Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг - [5]

— …хотя, конечно, — говорила миссис Апджон, — никаких плащей и кинжалов не было. Никаких прыжков с парашютами, диверсий или доставки важных донесений, — для этого я слишком труслива. В основном — скучная, бумажная работа. И планы. В смысле, топографические карты, а не планы работы. Но, право, это было увлекательно и порой забавно — один секретный агент шпионил за другим. Женева, все друг дружку знают и ходят в одни и те же бары. Конечно, я тогда еще не была замужем. И вообще, все это было очень весело.

Она внезапно остановилась и посмотрела на мисс Балстроуд с дружеской и немного виноватой улыбкой.

— Простите, я отняла у вас слишком много времени. И это когда столько людей хочет вас видеть…

Она пожала протянутую ей мисс Балстроуд руку, попрощалась и вышла.

Мисс Балстроуд какое-то время стояла в раздумье. Некое шестое чувство говорило ей: она пропустила что-то, что могло оказаться очень важным.

Однако она заставила себя отвлечься от этого ощущения. Все-таки приемный день нового триместра, и многие из родителей действительно хотят поговорить с ней. Никогда еще ее школа не была так популярна, и никогда сама она не была столь уверена в успехе. Медоубенк достиг зенита славы.

И ничто вроде бы не предвещало, что через несколько недель он погрузится в пучину бед: воцарится смятение, страх и смерть, что все это уже неотвратимо приближается. Не предвещало, хотя главные события уже начались.

Глава 1 Революция в Рамате

1

За два месяца до начала летнего триместра действительно произошло несколько событий, которым суждено было так неожиданно повлиять на уклад привилегированнейшей женской школы Англии.

В королевском дворце Рамата два молодых человека курили, обсуждая ближайшее будущее. Первый, черноволосый, с гладким оливковым лицом и огромными печальными глазами, был принц Али Юсуф, наследник шейха[17] Рамата — одного из самых богатых, хотя и небольших государств на Ближнем Востоке. Другой, светловолосый и веснушчатый, был явно небогат, если не считать приличного жалованья, назначенного ему как личному пилоту Его Высочества. Несмотря на разницу в положении, их связывала глубокая и искренняя дружба, начавшаяся еще в школе, где они вместе учились.

— Они стреляли в нас, Боб! — произнес Али, в некотором недоумении.

— Еще как стреляли, — отозвался Боб Роулинсон.

— Они все рассчитали. Они хотят свергнуть меня.

— Еще как рассчитали, ублюдки, — мрачно согласился Боб.

Али задумался.

— Вряд ли у них это получится.

— Но нам в следующий раз может и не повезти.

— Сказать по правде, — продолжал Боб, — мы дали всему зайти слишком далеко. Тебе нужно было бежать отсюда две недели назад, я же говорил.

— Не хотелось бы бежать! — сказал наследный принц Рамата.

— Да понятно. Но помнишь, что сказал не то Шекспир[18], не то кто-то еще из поэтов — насчет того, кто убегает, чтобы сберечь свою жизнь для новой битвы[19].

— И ведь сколько денег, — произнес с чувством юный принц, — ушло на то, чтобы сделать Рамат государством Всеобщего Благоденствия. Больницы, школы, служба здоровья…

Боб Роулинсон прервал его:

— Слушай, а посольство ничем не может помочь?

Али Юсуф побагровел от гнева:

— Укрыться в вашем посольстве? Ну уж нет! Экстремисты не посчитаются ни с каким дипломатическим иммунитетом. К тому же, если я на это пойду, это будет конец! Меня и так обвиняют в прозападных настроениях. — Он тяжело вздохнул. — Все это так трудно понять… — Али говорил задумчиво и казался моложе своих двадцати пяти лет. — Мой дед был жестокий человек, настоящий тиран. В битвах он беспощадно истреблял врагов. Все бледнели только при одном его имени. И что же? Теперь он — легенда! Его обожают! Им восхищаются! Великий Ахмед Абдулла! А я? Что делал я? Строил школы и больницы… И выходит, все напрасно. Неужели им нужен режим, основанный на страхе, как при Ахмеде Абдулле?!

— Пожалуй, так оно и есть, — подтвердил Боб Роулинсон. — Обидно, конечно, но, видимо, так оно и есть.

— Но почему, Боб? Почему?

Боб Роулинсон вздохнул и попытался, преодолевая собственную косноязычность, по возможности деликатно изложить свои соображения.

— Ну, — сказал он. — Это было такое шоу — думаю, именно так. — В нем самом было — ну, что-то театральное — ты ведь понимаешь.

Боб взглянул на своего друга, в котором не было ничего театрального. Симпатичный, спокойный, воспитанный, искренний и немного застенчивый — таков был Али, и таким он нравился Бобу. Никакой колоритности или пылкого темперамента. Но если в Англии колоритные и неистовые личности вызывают недоумение и настороженность, на Ближнем Востоке, по мнению Боба, дело обстояло иначе.

— Но демократия… — начал Али.

— О, демократия! — Боб взмахнул своей трубкой. — Это слово в разных местах обозначает самые разные вещи. Только одно постоянно — оно никогда не означает того, что под этим подразумевали древние греки. Готов спорить на что угодно: когда тебя вышвырнут отсюда, появится какой-нибудь правитель, который возведет себя в ранг Всемогущего Бога и будет рубить головы всем, кто посмеет с ним хоть в чем-нибудь не согласиться. И, заметь, он будет утверждать, что это и есть истинно демократическое правление — от имени народа и на благо народа. И народу, надо думать, это тоже понравится. Столько впечатлений, столько крови.