Косарев - [2]

Но это только казалось. В действительности память о Косареве продолжали хранить многие люди — партийные и комсомольские работники. Один из них напомнил мне о Косареве в самые суровые дни войны, в феврале 1942-го… Будучи раненными, мы «валялись» близ передовой в каком-то сарае медсанбата. В длинную и бессонную от страданий ночь я разговорился с бодрствующим соседом — пропагандистом нашего 346-го горнострелкового полка — политруком Хананяном. Я служил в том полку заместителем политрука роты (по-нынешнему комсоргом), и Хананян по-партийному опекал меня, помогая в становлении армейского комсомольского работника. В ту ночь он сказал, наклонясь в мою сторону:

— Замполит, я до войны тоже комсомольским работником был, с Сашей Косаревым часто встречался. Бесценный был человек. В Цекамоле он не работал, а горел! Сам горел и других зажигал. А к нерадивым был строг — не дай бог… Комса его боготворила.

Его слова сначала как по живому телу острым штыком полоснули. В те времена в армии, да еще политработнику только за участие в разговорах такого рода можно было запросто разделить участь Косарева. Хананян замолчал. А когда, видимо, захлестнувшая его волна боли поутихла, вернулся к разговору:

— Много, замполит, было и до Косарева хороших комсомольских вожаков, и после будет немало. Только…

Но Хананяна прервал ворвавшийся в сарай военфельдшер с санитарами:

— Ходячие — по машинам! Тяжелораненые — лежите на месте, вам носилки сейчас принесем. Живо, живо!!!

Близ медсанбата рвались немецкие мины.

С тех пор долго ничто не напоминало о Косареве. Разве что в 1947 году? Вышла тогда в свет книга «Боевой путь комсомола». В ней оценка деятельности бывшего комсомольского вожака была сугубо отрицательной. Десять лет спустя появилась книга «Наш Ленинский комсомол». Имя Косарева она обошла молчанием. Даже его предшественник на посту генерального секретаря ЦК ВЛКСМ А. И. Мильчаков в воспоминаниях «Первое десятилетие» не нашел для Косарева теплых и достойных его имени строк.

Шли годы. В декабре 1954-го мне довелось читать лекции в местах, как говорится, «не столь отдаленных», короче — политзаключенным. В этом лагере отбывали свой срок осужденные по статье 58-й Уголовного кодекса РСФСР. Была такая статья с многочисленными пунктами. Все они сводились к одному — обвинению в контрреволюции…

Вскоре положенные лекции были прочитаны. Можно было и отправляться домой. Но закружила метель, замела дорогу к ближайшей станции внутрилагерной узкоколейки. Начальство предложило:

— Может, у нас останетесь?

Я невольно вздрогнул от таящейся в этом предложении двусмысленности. И остаться наотрез отказался.

— Напрасно! Концерт будет новогодний. Косарева увидите, поет замечательно, пляшет лихо…

— Какого Косарева?!

— Того самого. У нас отбывает. Работает истопником…

Только спустя более тридцати лет в беседе с Марией Викторовной Нанейшвили-Косаревой — женой Александра Васильевича (репрессированной в один с ним день) — я убедился, что это была ошибка. «Кому-то нужна была такая дезинформация, — рассудила она, — пустил кто-то слух по всем лагерям такого типа: «У нас, мол, Косарев…» Был репрессирован его брат — Матвей, но отбывал он свое заключение не в том районе, где вы читали лекции».

Моя жизнь сложилась так, что я стал профессиональным историком, посвятил большинство своих трудов славному пути Ленинского комсомола. Много за годы работы исследовал я различных исторических источников — документов в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Центральном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства города Москвы, Центральном архиве ВЛКСМ, Архиве Института истории партии МГК и МК КПСС и других. И с каждым новым документом тех лет все чеканное отливался образ Александра Косарева. В Архиве Института мировой литературы имени А. М. Горького, например, мне посчастливилось раскрыть переписку Косарева с великим пролетарским писателем. Эти письма помогли увидеть новые грани характера и деятельности комсомольского вожака.

Потом пришел XX съезд КПСС. Народ полегоньку стал стряхивать оцепенение, которое он терпеливо нес под гнетом культа личности Сталина. Были сняты обвинения со многих людей. Реабилитировали посмертно и Косарева. В те дни один из ответственных работников как бы обронил фразу: «Следственное дело Косарева буквально залито кровью…»

После съезда произошла небольшая демократизация архивного дела. Поиск новых материалов об Александре Васильевиче несколько облегчился. Но уже многие и очень важные свидетельства его жизни и деятельности были безжалостно уничтожены, по разным причинам исчезли, безвозвратно затерялись. И все-таки каждый год поиска прибавлял выписок из архивных документов, вырезок из газет, записей ветеранов комсомола к папке «А. В. Косарев». Отчетливее становился образ будущей книги. Появились и первые мемуары современников об Александре Васильевиче, статьи Т. Меренковой о нем. Но поиск исследователя бесконечен. Думаю, что и сейчас, когда книга готова, я сумел собрать еще не все возможные свидетельства к биографии Косарева.

Зимой 1980 года в Высшей комсомольской школе я встретился с Еленой Александровной Косаревой — дочерью Саши, которую, так же, как и его жену и брата, не пощадила обстановка того жестокого и мрачного времени. Едва Лена, студентка Тимирязевской сельскохозяйственной академии, приступила в 1947 году к занятиям на первом курсе, как и ее арестовали. Девушка хранила под подушкой фотографию отца.