Косарев - [14]

— Ну, теперь действительно хватит байками заниматься. Давай, Оскар, о парне подумаем. Может, направим его на курсы в школу политграмоты? Ты, Сашка, партийный?

— Большевик!

Вступил Косарев в ряды Российской Коммунистической партии в 1919 году, в дни партийной недели. От вступающих в РКП(б) не требовалось тогда никаких рекомендаций. В «Общеагитационной листовке ЦК РКП(б) в связи с партийной неделей» так и было сказано: «Рабочим, крестьянам, красноармейцам, матросам — дорога в нашу партию!

Товарищ! Если у тебя на руках есть мозоли, значит, тебе никакой рекомендации не требуется».

У Косарева было все: и мозолистые руки, и место в строю вооруженных защитников социалистической Отчизны.

Косареву шел шестнадцатый год, когда он стал коммунистом.

…Вот и отгремели бои за Питер. Отшумели самые сильные грозы гражданской. Комсомолу нужны были политически грамотные вожаки. А тут как раз Петроградский губком комсомола открыл районные трехмесячные школы-курсы политической грамоты.

— Ну, секретарь ЦК, — обратился Смородин к Рывкину, — направим Косарева учиться, или он вместе с тобой в Москву вернется?

Желание и реальная возможность учиться взяли верх.

Саша попал в Нарвско-Петергофскую районную школу. Жил со всей комсой в общежитии, коммуной. Все-то у них было общее: и скудный паек, который сдавали в общий котел, и книги, и даже пара относительно сносного, «выходного» обмундирования — одна на всех. Щеголяли в ней по улицам Питера по очереди.

В редкие дни отдыха Саша без устали колесил по городу. С интересом наблюдал, как Марсово поле из пыльного военного плаца превращается в нарядную площадь-сад. Он и сам участвовал в этом превращении — на коммунистическом субботнике 1 мая 1920 года.

Здесь, на площадке между гранитными стенами, сошлись пути многих героев гражданской войны, пламенного большевистского агитатора В. Володарского, председателя Петроградской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией М. С. Урицкого, предательски убитых правыми эсерами, многих других славных сынов молодой Республики Советов. Часами бродил Косарев по Петропавловской крепости. Пробирался в Кронштадт и зачарованно любовался крейсером «Аврора».

Такие экскурсии по городу как бы дополняли обучение на курсах. Учился Саша прилежно. В школе читали не только доклады о текущем моменте. Их Косарев и раньше наслушался: в комсомольской ячейке, на фронтовых биваках. Те докладчики были ораторами пламенными. Слова из их уст вылетали сочные, призывные — на подвиг и на бой зовущие. Теперь же — в школе политграмоты — он познал учебу нового, более высокого порядка. Занятия строились в ней не на общих призывах (как бывало на митингах), а методично, основываясь на революционной теории. Преподаватели терпеливо разъясняли слушателям все, что было им неясно, трудно усваивалось.

Курсы дали пареньку азы теории. Вышел Косарев из школы вооруженным основами марксизма-ленинизма, начальными навыками самостоятельной работы с книгой. Приобщился Саша и к великому искусству живописи. Впервые это произошло, когда слушателей школы водили в Эрмитаж. Коллекция его картин недавно вернулась из эвакуации, из Москвы. Часть ее быстро развернули для показа трудящимся. Картины потрясли Косарева. Не великолепие Зимнего дворца («это все буржуйское, крепостными создано», — ворчал Саша), а сами картины: «Последний день Помпеи» Брюллова, «Девятый вал» Айвазовского, «Возчики камней» Рубенса… От обилия имен художников, названий картин кружилась голова, а экскурсовод открывал ошеломленным рабочим паренькам и фабричным девчатам все новые и новые страницы волшебного мира искусства.

— Вот они — плоды пролетарской революции! — восторгался Косарев. — Искусство — трудовому народу…

Учиться с отрывом от работы больше Александру Косареву не пришлось. О тех трех месяцах учебы остались самые лучшие воспоминания[2]. Впереди были ночные бдения над книгой. «Учусь в институте самообразования», — шутил он в кругу друзей.

Таков был удел многих представителей его поколения. Потому и ценил Саша Косарев время своей трехмесячной учебы, а когда закончил ее, то охотно принял предложение Нарвско-Петергофского райкома стать заведующим курсами. Сам же тем временем с жадностью продолжал постижение политических наук.

Теория помогла молодому коммунисту-фронтовику занять правильную позицию в надвигавшейся сложной политической обстановке, подчас настолько сложной, что и опытные партийные кадры не всегда в состоянии были принять верное решение.

Редко, но все же встречался Косарев со своим петроградским наставником Петром Смородиным. Демобилизовавшись в мае 1920 года, Петр работал заведующим экономически-правовым отделом Петроградского губкома комсомола. Летом, когда губком проводил работу по укреплению райкомов комсомола более сильными кадрами, Смородина направили организатором (так тогда называлась должность секретаря) 1-го Городского района. Теперь Косарев стал встречаться со Смородиным еще реже, но связь с ним не терял. Притягивал его этот юноша прямотой суждений, открытой русской душой и бескорыстным служением революции.

…В конце сентября 1920 года питерская комсомолия провожала свою делегацию на третий съезд комсомола. С шутками загрузили в вагон целый бочонок сливочного масла. Других продуктов — кот наплакал… Сочувственно напутствовали: «Не отощайте в Москве. Поди, не будут вас кормить там: голод, он везде — голод!»