Корсиканские братья - [28]

— Господа, приготовьтесь! — дал команду Шатогран.

Затем он стал считать, хлопая в ладоши:

— Один… два… три…

Два выстрела слились в один.

В это же мгновение я увидел, как Луи де Франки, дважды обернувшись вокруг себя, опустился на одно колено.

Шато-Рено остался стоять: слегка был задет лишь лацкан его редингота.

Я поспешил к Луи де Франки.

— Вы ранены? — спросил я.

Он попытался мне ответить, но не смог: на губах его появилась кровавая пена.

Тогда он бросил пистолет и поднес руку к правой стороне груди.

Мы с трудом рассмотрели на его рединготе дырку, в которую бы мог войти кончик мизинца.

— Господин барон, — закричал я, — бегите в казарму и приведите полкового хирурга.

Но де Франки собрал силы и остановил Джордано, сделав ему знак, что это уже бесполезно.

Тут он упал на второе колено.

Господин де Шато-Рено тотчас удалился, но оба его секунданта приблизились к раненому.

Мы же тем временем расстегнули редингот и разорвали жилет и рубашку.

Пуля вошла под шестым ребром справа и вышла немного выше левого бедра.

При каждом вздохе умирающего кровь толчками выливалась из обоих отверстий.

Было очевидно, что рана смертельна.

— Господин де Франки, — сказал виконт де Шатогран, — мы огорчены, поверьте, всей этой печальной историей и надеемся, что вы не держите зла на господина де Шато-Рено.

— Да… да… — пробормотал раненый, — да, я прощаю его… но пусть он уедет… пусть он уедет…

Затем он с трудом повернулся ко мне.

— Помните о своем обещании, — проговорил он. — А теперь, — сказал он, улыбаясь, — посмотрите на часы.

Он вновь упал и тяжело вздохнул.

Это был его последний вздох.

Я посмотрел на часы: было ровно девять часов десять минут.

Потом я закрыл глаза Луи де Франки: он был мертв.

Мы отвезли труп домой, в то время как барон Джордано поехал сделать заявление в комиссариат полиции квартала; вместе с Жозефом я поднял его в комнату.

Бедный слуга заливался горькими слезами.

Входя, я помимо своей воли посмотрел на часы. Они показывали девять часов десять минут.

Конечно, их просто забыли завести, и они остановились, отмечая это время.

Через минуту барон Джордано вернулся вместе с судебными исполнителями; предупрежденные им, они принесли свои печати, чтобы опечатать квартиру.

Барон хотел отправить письма друзьям и знакомым умершего, но я попросил его прежде прочитать письмо, которое написал ему Луи де Франки перед нашим уходом.

Это письмо содержало просьбу скрыть от Люсьена причину смерти его брата, никого не посвящать в эту тайну и похороны устроить скромно и без шума.

Барон Джордано взял на себя все хлопоты, а я сразу же навестил господ де Буасси и де Шатограна, чтобы попросить их хранить молчание об этом трагическом поединке и предложить г-ну де Шато-Рено на какое-то время покинуть Париж, не говоря, по какой причине они настаивают на его отъезде.

Пообещав помочь в моем деле, насколько это в их власти, они пошли к г-ну де Шато-Рено, я же отнес на почту письмо, адресованное г-же де Франки с сообщением, что ее сын умер от воспаления мозга.

XVIII

Вопреки обыкновению, эта дуэль наделала мало шума.

Даже газеты, эти громогласные и лживые общественные рупоры, промолчали.

Всего лишь несколько самых близких друзей провожали тело несчастного молодого человека на Пер-Лашез. Однако г-н де Шато-Рено, несмотря на неоднократные настоятельные просьбы к нему, отказался покинуть Париж.

Был момент, когда я следом за письмом Луи к семье хотел отослать свое письмо, но, хотя цель и была возвышенной, ложь по отношению к смерти сына и брата мне претила. Я был убежден, что и сам Луи долго боролся с собой, но у него были важные причины, о которых он мне рассказал, чтобы решиться на такое.

Сохраняя молчание, я рисковал быть обвиненным в безразличии или даже в неблагодарности. Я был убежден, что и барон Джордано испытывал то же самое.

Через пять дней после случившегося, около одиннадцати часов вечера, я работал за столом у камина, один, в довольно мрачном расположении духа, когда вошел мой слуга, быстро закрыл за собой дверь и весьма взволнованным голосом сказал, что г-н де Франки хочет со мной поговорить.

Я повернулся и пристально на него посмотрел: он был очень бледен.

— Что вы сказали, Виктор? — переспросил я.

— О сударь, — ответил он, — правда, я сам ничего не понимаю.

— Какой еще господин де Франки хочет со мной поговорить? Ну!

— Ваш друг… я видел как он приходил к вам один или два раза…

— Вы с ума сошли, мой дорогой! Вы разве не знаете, что пять дней назад мы имели несчастье его потерять?

— Да, сударь, и вот из-за этого я так взволнован. Он позвонил, я был в прихожей и открыл дверь. Я сразу же отскочил, когда увидел его. Он вошел и спросил, дома ли вы. Я был так взволнован, что ответил утвердительно. И он мне сказал: «Ступайте сообщите ему, что господин де Франки просит разрешения с ним поговорить»; вот почему я пришел.

— Вы сошли с ума, мой дорогой! Прихожая была слабо освещена, и вы, конечно, плохо видели, вы все еще не проснулись и не расслышали. Вернитесь и спросите еще раз имя.

— О, это совершенно ни к чему, и уверяю, сударь, что не ошибаюсь: я хорошо видел и хорошо слышал.

— Тогда пусть войдет.