Корсар и роза - [110]

— А что говорит граф? — спросила Лена.

— Он влип по-крупному. Ему вручили партбилет, а он его вернул, перечеркнув крестом дикторскую фасцию[50].

— О боже, до чего он безрассуден! Он хоть понимает, чем рискует?

— Прекрасно понимает. Но он говорит, что в его возрасте ему уже безразлично, что с ним станется.

— А о своей жене он подумал?

— Одетта исчезла. Ей приходится где-то прятаться из-за новых расовых законов. Кажется, я тебе уже говорил: им известно, что она из еврейской семьи.

— Бедняжка. Что мы можем сделать, Спартак?

— Не знаю. Пока что я тебя прошу вернуться в постель. Малыш уснул. Положи его здесь, рядом с нами. И обними меня, любовь моя.

Лена забралась в постель и прижалась к Спартаку. Они долго лежали, не двигаясь, погруженные в свои горькие размышления.

— Мама, я пить хочу, — раздался детский голосок из соседней комнаты, где спала шестилетняя Миранда. Ее, вероятно, разбудил плач младшего братика, и теперь она требовала своей доли внимания.

— Неужели эта пара сопляков ни на минуту не может оставить нас в покое? — возмущенно воскликнул Спартак.

— Это ты мне? — спросила девочка, появляясь на пороге родительской спальни в ночной рубашке до пят.

— Да, тебе. Джованни еще маленький, но ты-то уже большая, можешь сама о себе позаботиться.

Миранда разревелась в голос.

— Это нечестно! Джованни спит с вами в большой постели, а я должна оставаться одна!

— Боже, пошли мне сил! Сладу нет с этой девчонкой, — проговорила Лена, чувствуя, что бесконечные капризы дочери вот-вот выведут ее из терпения. Она беспокоилась не меньше мужа, и ее нервы были на пределе.

— Ладно, давай залезай и ты в большую постель, только прекрати этот рев. — Спартак, как всегда, поддался на шантаж, будучи не в силах в чем бы то ни было отказать своей обожаемой доченьке.

В два прыжка Миранда забралась под одеяло, разбудив при этом только что уснувшего Джованни.

— Видишь, что ты наделала? — рассердилась Лена. — Если Джованни и дальше будет так заливаться, кончится тем, что мы разбудим бедную Финни, а она и так целыми днями на части разрывается, и все из-за вас.

— Я пошел. Лягу в конторе, — объявил Спартак, поднимаясь с кровати и хватая подушку.

— Ой, нет, папочка, миленький, пожалуйста, я хочу быть с тобой, — умоляюще запричитала Миранда. — Честное слово, я буду лежать тихо-тихо и сразу засну.

— Что-то не верится, — проворчал отец с деланной суровостью. — Из-за тебя у нас с матерью нет ни минуты покоя.

— Даже когда вы «делаете любовь»? — ангельским голоском спросила девочка.

Ни Спартак, ни Лена не смогли удержаться от смеха. Все горести были забыты, они обнялись и погрузились в долгожданный сон.

Сон оказался кратким: внезапно их разбудил телефонный звонок. Лене сразу же вспомнился другой случай, когда звонок телефона, возвещавший несчастье, разбудил их глубокой ночью. На этот раз она крепко зажмурилась, зажала ладонями уши и сказала:

— Случилось что-то ужасное, и я ничего не хочу об этом знать.

Но тотчас же вскочила с постели и побежала вслед за мужем. Спускаться в контору не требовалось, теперь у них имелся отводной аппарат в квартире.

Спартак поднял трубку, Лена прижалась к нему сзади, вытянув шею. Дети, к счастью, не услыхали звонка и продолжали мирно спать.

Спартак выслушал невидимого собеседника, задал несколько коротких вопросов, потом прошептал в трубку:

— Выезжаю немедленно.

Лена молча уставилась на него. Спартак взял ее за руку и повел на кухню.

— Свари мне кофе, любовь моя. — Он сел за стол и обхватил голову руками.

Лена смотрела на мужа не отрываясь. Ему недавно исполнилось тридцать четыре, два года назад они наконец-то смогли пожениться. Он был по-прежнему хорош собой и казался ей даже более желанным, чем раньше, когда они только познакомились. Но его улыбка утратила прежний ослепительный задор, взгляд стал суровым, а возле рта залегли горькие складки, исчезавшие лишь в те минуты, когда они бывали вместе одни, отгородившись от всего остального мира.

Не смея ни о чем его расспрашивать, она принялась хлопотать у плиты. Вода моментально нагрелась и закипела в маленькой кофеварке, Лена поставила ее на небольшой хромированный поднос рядом с сахарницей и кофейной чашечкой. Все это она подала на накрытый клеенкой в цветочек кухонный стол, а потом села напротив мужа.

— Звонил Козимо, — пояснил он.

Лена прекрасно помнила старого дворецкого графа Сфорцы, научившего ее прислуживать за столом.

— Граф Ардуино мертв. Его убили, — еле слышно проговорил Спартак.

— Фашисты? — догадалась Лена.

Спартак кивнул.

— Он был в Равенне, в гостях у друзей. Вернулся домой поздно. Его поджидали у входа на виллу. Когда он вышел из машины, чтобы отпереть ворота, они открыли стрельбу. Разнесли ему череп, а потом смылись на мотоцикле. От выстрелов проснулись слуги и выбежали наружу. Козимо принес фонарь и увидел, что убийцы, прежде чем сбежать, успели сунуть в руку графу тот самый партбилет, который он перечеркнул. Они открыто взяли убийство на себя, понимаешь? — объяснил Спартак, едва сдерживая слезы.

— Ужасно, — вся дрожа, прошептала Лена.

— «Mala tempora currunt»[51], — продекламировал Спартак, вспомнив пророческие слова нотариуса Беллерио.