Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - [63]

– Так подай заявление на выезд.

– А что, если Эль Хефе увидит мое прошение?

С резким стуком Лидия положила щетку на столик.

– Какова вероятность, что такое случится?

– Кто знает, – ощетинился Абеляр. – В этой стране никто ничего не знает.

Любовница ратовала за Кубу, жена – за домашний арест, лучший друг отмолчался. Врожденная осторожность приказывала Абеляру дожидаться дальнейших инструкций. И в конце года он их получил.

На одном из нескончаемых президентских торжеств Эль Хефе, пожав Абеляру руку, не переместился к следующему гостю, но притормозил – кошмар становился явью – и, не отпуская его пальцы, спросил пронзительным голосом: вы доктор Абеляр Кабраль? Абеляр поклонился: к вашим услугам, Ваше Превосходительство. Меньше наносекунды хватило, чтобы Абеляра прошиб пот; он знал, что сейчас последует; Скотокрадово Семя за всю жизнь и двух слов ему не сказал, а значит?.. Он не осмелился отвести глаза от густо напудренной физиономии Трухильо, но боковым зрением заметил, как оживились подхалимы, смекнув, что сейчас Абеляру достанется.

– Я часто вижу вас здесь, доктор, но в последнее время без жены. Вы развелись с ней?

– Я по-прежнему женат, Ваша Беспредельность. На Сокорро Эрнандес Батиста.

– Рад слышать, – слегка кивнул Эль Хефе, – а то я уже боялся, вдруг вы заделались ун марикон, пидором. – Он обернулся к подхалимам и расхохотался.

Ой, Шеф, заверещали они, ну вы и скажете.

В подобной ситуации иной лох в отчаянном порыве, возможно, попытался бы отстоять свое мужское достоинство, но Абеляр был другим лохом. Он не проронил ни звука.

– Ну конечно, – продолжил Эль Хефе, смахивая слезу, – никакой вы не марикон, но я слыхал, у вас есть дочери, доктор Кабраль, и одна из них очень красива и изящна, верно?

Абеляр десятки раз репетировал ответ на этот вопрос, но его отклик был чисто рефлекторным, возникшим из ниоткуда: да, Эль Хефе, вы правы, у меня две дочери. Хотя, сказать по правде, их можно счесть красивыми, если только вы предпочитаете усатых дам.

Мгновение Эль Хефе молчал, и в этой мучительной тишине Абеляр уже видел, как его дочь насилуют у него на глазах, погружая его с издевательской медлительностью в знаменитый бассейн с акулами. Но затем, чудо из чудес, Трухильо сморщил свое поросячье личико и засмеялся. Абеляр тоже засмеялся, и Шеф двинулся дальше. Вернувшись домой в Ла-Вегу поздним вечером, Абеляр разбудил крепко спавшую жену, чтобы помолиться вместе и возблагодарить Небеса за спасение семьи. Быстротой вербальной реакции Абеляр никогда не отличался, обычно он долго шарил в кармане, прежде чем отыскать нужное слово. Не иначе вдохновение пришло ко мне из тайных сфер моей души, поведал он жене. От некоей непостижимой сущности.

– То есть от Бога? – допытывалась жена.

– От некоего существа, – невразумительно отвечал Абеляр.

А дальше что?

Следующие три месяца Абеляр ждал конца. Ждал, когда его имя замелькает в газетном разделе «Народный суд» с небрежно завуалированной критикой в адрес «костоправа из Ла-Веги» – с чего режим нередко начинал уничтожение какого-нибудь респектабельного гражданина вроде него – и колкостями насчет носков, не сочетающихся по цвету с рубашкой; ждал письма с требованием явиться к Шефу для личной беседы; ждал, что его дочь пропадет по дороге из школы. В этом беспросветном бдении он похудел килограммов на пять. Начал много пить. Едва не угробил пациента – рука дрогнула. Если бы жена не заметила его промах, прежде чем они наложили швы, кто знает, что могло случиться. Орал на дочерей и жену практически каждый день. Не слишком тянулся к любовнице. Но сезон дождей сменился сезоном жары, и клиника наполнилась несчастными, ранеными, страждущими, и когда спустя четыре месяца так ничего и не произошло, Абеляр был готов вздохнуть с облегчением.

Быть может, написал он на тыльной волосатой стороне своей ладони. Быть может.

Санто-Доминго под грифом «секретно»

В некотором смысле жизнь в Санто-Доминго при Трухильо во многом напоминает то, что творилось в знаменитой серии «Сумеречной зоны»,[91] столь любимой Оскаром, там, где чудовищный белый мальчонка со сверхъестественными способностями заправляет городом, полностью изолированным от остального мира, городом под названием Пиксвиль. Мальчонка злобен и непредсказуем, и все городское «сообщество» живет в вечном страхе, изобличая и предавая друг друга по малейшему поводу, чтобы самим не занять место человека, которого пацан изувечит или, что еще ужаснее, отошлет на кукурузное поле. (Когда он совершит очередную жестокость – приставит три головы какому-то бедолаге, отфутболит в кукурузу надоевшего товарища по играм или вызовет снегопад, под которым погибнет урожай, – затерроризированные жители Пиксвиля обязаны произнести: ты хорошо поступил, Энтони. Хорошо.)

Между 1930-м (когда Скотокрадово Семя захватил власть) и 1961-м (когда его изрешетили пулями) Санто-Доминго был карибским Пиксвилем, где Трухильо играл роль Энтони, а всем прочим предназначались реплики человека, превращенного в чертика из табакерки. По-вашему, сравнение хромает, и вы закатываете глаза, но согласитесь, друзья, трудно переоценить мощь железной хватки, в каковой Трухильо держал доминиканский народ, а также тень страха, что он отбрасывал на весь регион. Наш парень властвовал в Санто-Доминго так, словно это был его личный Мордор;