— Но почему я должен быть их гостем? Что именно мне может угрожать? Ведь то, что могло случиться, уже случилось, — он слабо шевельнул раненой рукой. — Значит, это еще не все. А почему именно — еще не все? Что может случиться?
Я пристально посмотрел на его полусомкнутые веки.
— Сказать вам, что может случиться? Я видел ваш дом сегодня снаружи. Там толпится не так уж много народу. Множество ваших сторонников разъезжает по городу и задирает горожан. А ночью ваших людей на улице будет еще меньше или вовсе не будет. И кто-то может пожелать покончить со всем одним ударом. И будет проще сделать это, если сразу обезглавить вашу партию. Вы ведь не желаете никому доставить такое удовольствие?
Колиньи хитровато улыбнулся.
— А вы-то почему этого не желаете? Или на самом деле желаете?
— Нет. Не желаю — это принесет больше вреда, чем пользы.
— А почем вы знаете? — загадочно вопросил Колиньи.
— Господин адмирал, — проговорил я вкрадчиво, — уж не желаете ли вы посвятить меня в планы вашего заговора?
Колиньи изумленно приподнял брови, и я улыбнулся ему с самым невинным видом.
— Ни в коем случае, — серьезно сказал Колиньи.
— Весьма этому рад, — заверил я.
Колиньи перевел взгляд на Огюста.
— И все-таки, как это будет выглядеть? Как то, что я напуган, хотя напуган вовсе не я? С этим я утрачу часть моей силы. Уж не на это ли и рассчитывают мои враги?
— Ваши враги могут даже ничего не узнать, если и впрямь ничего не случится, — вставил я. Огюст чуть встрепенулся, и снова оба посмотрели на меня.
— Но почему вы так думаете? — спросил Колиньи. — Откуда такая мистическая уверенность — почему именно завтра?
— Потому что завтра — воскресенье, — напомнил я. — Мессы в эти дни пышнее, и их посещает больше всего прихожан — в этот день легко проповедовать, чтобы кого-то на что-то толкнуть. И это день праздности, а именно праздность рождает чудовищ.
— Удивительно, — задумчиво проговорил адмирал. — Что ж, считайте, что сумели меня убедить. — Огюст вздохнул с облегчением и почти просиял, напряжение спало, хотя бы ненадолго.
— Полагаюсь на вашу совесть, — ввернул адмирал.
Почему в последнее время все выбирают именно это слово?
— Почему ты спросил об отравленной пуле? — спросил я Огюста, когда он вышел проводить меня, а свита адмирала вернулась к своему повелителю.
— Он был так упрям, — покачал головой Огюст. — И мне кажется, он чувствует, что ему осталось жить недолго. В нем есть какая-то обреченность.
— Может быть, в нас ее больше чем в нем? — Мы молча посмотрели друг на друга.
— Все это так странно, — проговорил наконец Огюст, — знать что-то и не иметь возможности ни с кем этим поделиться, ведь никто этого не поймет. Все равно, что возвращаться из мертвых и пытаться объяснить, что там не рай и не ад, а что-то совсем другое, для чего на языке живых даже нет названия.
— А ты пытался объяснить ему, что есть некая третья сила, одинаково враждебная тем и другим?
— Разве он мне поверит? — печально отозвался Огюст.
— Потому, что ты общаешься с нами? — спросил я.
— И поэтому — тоже. И кроме того, мы же сами не знаем этого точно.
— Что ж, будем надеяться, что в ближайшие дни хоть что-то кому-то станет ясно, — вздохнул я.
Огюст вздрогнул и посмотрел на меня волком.
— Ты знаешь, о чем я.
— Думаю, что знаю, — угрюмо сказал Огюст.
Я немного помедлил, прежде чем спросить.
— А что снится тебе, Огюст?
Он глянул на меня с изумлением.
— Ты ведь спишь иногда? — уточнил я. — Человеческий организм иначе не может. Снится тебе что-нибудь, что кажется таким же реальным как происходящее, но в другом месте и времени?
Огюст долго молчал, прежде чем ответить, неуверенно сжимая и разжимая губы, будто то собираясь что-то сказать, то передумывая.
— Древний Вавилон? — наконец проговорил он. — Крылатые львы, яркое синее небо, горячие камни. — Он пожал плечами. — Ничего определенного.
— И это все?
— Все, — кивнул Огюст немного недоуменно. — Как застывшие картины, реальные, вечные, где-то там, в другом мире.
Значит, никакой крови, никаких ужасов? По крайней мере, Огюст их не помнил. Может быть, он был лучше меня.
— Ты думаешь, это что-нибудь для нас значит? — спросил Огюст.
Я деланно улыбнулся.
— Наверное, только то, что любой из наших миров — не единственный.
И все же я не ошибся.
На улицах этой ночью было тихо.
Огюст сидел у стола, на котором горкой было сложено оружие, и возился с пистолетом. Свеча, выхватывавшая его из темноты, превращала его в какой-то странный древний артефакт, под стать тому, что его окружало и тому, что лежало на столе. Отполированное дерево лож и прикладов стало того же цвета, что и руки и лицо Огюста, его глаза посверкивали как блики на клинках, посверкивал и металл галуна на его одежде. Матовые глубокие тени лежали повсюду, куда не дотягивался свет свечи. Залить бы все в янтарь и так оставить… Я вспомнил жидкость во флаконе, который Изабелла подняла на свет — «янтарного цвета», и мне стало немного не по себе, как будто и впрямь было возможно — залить все в этот янтарь.
— А может быть, еще можно нанести упреждающий удар? — пробормотал Огюст, будто разговаривая сам с собой.
— Кому? — поинтересовался я. — Быть может, возможным союзникам?
