Обычно записки пишут на склоне лет. Но кто может определить эту безмятежную пору в жизни вампира? С одной стороны — он не стареет, а с другой, ему очень трудно уйти на покой. Если, конечно, он не планирует собственное убийство, в чем ему всегда охотно помогут некоторые люди. Очень любезно с их стороны, хотя и не всегда своевременно. А сейчас я, кажется, снова влезаю в авантюру, которая может плохо для меня кончиться. Это, в общем-то, не так уж и страшно. Иногда я бываю совсем не против присоединиться, наконец, к моим друзьям и любимым, которых я пережил. Но когда задумываюсь об этом всерьез, то начинаю нервничать. Совсем немного. Да и кого может обрадовать мысль свести счеты с жизнью при помощи осинового кола? Бессмертным умирать труднее, чем смертным. Хотя, конечно, я сужу пристрастно.
Беспристрастно судить практически невозможно. Вообще я считаю себя вампиром неплохим и вполне порядочным джентльменом, что бы там про меня ни выдумывали. Я не бросаюсь на людей почем зря. Хотя бывает, конечно, увлечешься и… А впрочем, это случается редко и, как правило, только с теми кто того заслуживает, или сам того хочет. Я ведь не пьяница какой-нибудь. Разве что гурман. Вот ты, милая, могла бы выпить сразу несколько литров чего бы то ни было? Мне это сделать тоже непросто. Хотя, каюсь, пробовал. Из чистого любопытства. Но только тогда, когда позволяло мое врожденное чувство справедливости. Тут никуда не денешься. Столько поколений моих славных предков — это закономерно. Благородство — один из признаков аристократического вырождения.
Все это шутки голубой крови. Моя матушка была ведьмой, и все находили это очаровательным. Мой отец был лунатиком, и его эксцентричность считалась интересной. Потом родился я — нежизнеспособный младенец, а других у моих родителей, похоже, не предвиделось. Бесконечно преданные идее продолжения нашего рода, они совершили со мною в лунную ночь какой-то дьявольский ритуал. Меня искупали в человеческой крови, вместо крещения, и напоили ею вместо молока. Чья это была кровь — думать не хочется. Но ходили слухи, что это была дочь какого-то арендатора, любовница моего отца, которую моя мать зарезала из ревности, а заодно для пользы дела. И я остался в живых. Моя жизнь оказалась связана с кровью других людей. Правда, повторения не требовалось, покуда я был жив в обычном смысле этого слова. Я был живым, и любил жизнь. Она переполняла меня через край. На некоторых я до сих пор произвожу такое впечатление. К сожалению, я все таки остался последним из рода. Я был самым блестящим кавалером во всей Трансильвании. Женщины были без ума от любви ко мне, а мужчины от зависти. Единственное, что всех смущало, это моя любовь к наукам. Слабость к мелкому колдовству, доставшуюся мне от матери, люди были более склонны прощать.
Несмотря на заветы моих родителей, я так и не женился. Идеал умнейшей и достойнейшей женщины на свете преследовал меня всю жизнь, но только в грезах. Увы, я никем не мог увлечься более чем на месяц. Красота восхищает, но глупость всегда убивает любое вдохновение. При моей страстности, мое преклонение перед силой разума было большой нелепостью. Вполне понятно, долго так продолжаться не могло. И в один прекрасный день, один из моих развеселых друзей и соседей вызвал меня на поединок из-за своей сестры, на которой я отказался жениться, несмотря на лично распускаемые ею слухи. А так как я был лучшим стрелком и фехтовальщиком в наших краях, то за день до поединка я был отравлен.
Я умер. Бог знает, какого кошмара мне это стоило. Если бы не мое чувство юмора, я мог бы сойти с ума. Но я всего лишь умер. Догорал закат, неистовый и кровавый. Спустилась ночь, и вершины прекрасных и диких Карпат посеребрил свет полной луны. Меня еще не успели отнести в часовню, когда я вдруг понял, что колдовство, спасшее меня во младенчестве, не утрачено, а напротив, обрело новую, более грозную силу. Оно приковало меня к этому миру живых, давая в то же время власть над сверхъестественным. Я не мог просто уйти в смерть, находясь одновременно по обе стороны реальности. Итак, не дожив еще и до возраста Христа, я воскрес в первый же день, но совсем другим образом. Ночь, тень и склеп стали моим пристанищем. Неправда, что именно чужая кровь поддерживает мое бессмертие. Правда то, что кровь позволяет мне жить более полно и реально, не бояться солнечных лучей, и по своему желанию отражаться в зеркале. Иначе мое существование стало бы слишком бесцветным и жалким. Это я тоже уже пробовал. И в слабости нет ничего хорошего. Сколько раз во время моих ночных скитаний я вспоминал, восклицая с ужасом: «Ах, черт! Скоро рассвет!» Так же как ты, милая, вспоминаешь: «О, Господи! Мой муж!» — примерно в то же время суток. Конечно, солнце не может убить меня. Ты сама это знаешь. Но я не люблю яркий дневной свет. Да и обычные люди не любят, когда в глаза им направляют солнечных зайчиков. Слепящий свет неприятен всем. Мое обычное время — ночь, как твое — день, и мои глаза чувствительны к самому слабому свету, позволяя видеть во мраке. Солнце слепит меня и может вызвать довольно сильную мигрень. По счастью, с искусственным светом совсем не так, даже с огнем.
