Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [61]

Оливье твердо стоял за сохранение власти Наполеона III и его династии, но не в ущерб преобразованиям. Он верил, что именно сильная власть позволит осуществить эти реформы наиболее безболезненно и эффективно. Свободы индивида и прежде всего гражданина – это неотчуждаемое свойство современного мира, естественное следствие социальной эволюции, работы мысли и социума; отрицать необходимость политического участия столь же глупо и бессмысленно, как отрицать научные открытия, изобретения парового двигателя и телеграфа. Поэтому любая форма власти, желающая выжить, укрепиться и сохранить доверие подданных, должна сохранить эту свободу; она может только взять на себя функцию контролера за степенью свобод. И в спорах со своими оппонентами Оливье стремился доказать ошибочность отождествления государства-контролера с государством-деспотией.

Концепция Оливье вместила в себя и либеральные, и демократические принципы. Исследование работ Оливье приводит нас к выводу о том, что его роднит с либерализмом «старой школы» принцип реформизма, конституционализма и неприятие революции. Свобода индивида – это традиционная либеральная ценность, но либералами Второй империи она была распространена не только на личные, но и на политические права. Сугубо демократическая идея, введение всеобщего избирательного права, становится знаменем либералов Второй империи. Либералы расстаются со скептицизмом в отношении демократии – они берут ее на вооружение, признают неизбежность ее установления. В своих работах Оливье отстаивал политические права и участие в политике каждого гражданина вне зависимости от его социального статуса, в отличие от либералов-предшественников, полагавших, что политика – дело зажиточных и просвещенных слоев общества, интеллектуальной элиты.

Но при наличии если не всемогущего, то наделенного значительными полномочиями монарха эта демократия становится управляемой. Таким образом, учитывая своеобразие трансформации либеральных идей у Оливье, мы можем назвать его концепцию реформ скорее «управляемой демократией», нежели «либеральной империей». Взгляды Оливье являют собой специфику либерализма Второй империи – демократизацию этого течения, стремление поставить его на службу не только просвещенным высшим классам, но всем социальным слоям. Его внимание к проблемам рабочего класса, к условиям труда и политическим правам этого класса – ярчайшее тому подтверждение. Да, либерализм начала XIX в. был создан аристократией и служил ей, но полвека спустя либерализм был уже подхвачен и переосмыслен буржуазией, попытавшейся сделать его более практичным, доступным, понятным, массовым, внесословным, лишенным иллюзий о солидарности триколора и белых лилий. Из рассуждений Оливье не до конца ясно, считал ли он демократию действительно идеальной организацией общества; не исключено, что он сознавал необходимость постепенной демократизации системы власти в связи с новыми требованиями времени и новыми социальными движениями и ценностями, утвердившимися в ходе революции 1848 г. Относительно идей Оливье можно согласиться с мнением французского исследователя А. Жардена: это – причудливое, рискованное и противоречивое соединение идей демократии в традициях революции 1789 г., классического либерализма эпохи Реставрации и бонапартистского социального лавирования под авторитетом личности Наполеона III[364]. Сложное переплетение либеральных и демократических идей во взглядах Оливье – вот главная черта нового французского либерализма. Отныне его уже трудно называть чистым либерализмом; скорее следует говорить о либеральной демократии.

Оливье описал классическую бонапартистскую модель плебисцитарной демократии со слабой властью представительного органа и значительной ролью референдума; можно сказать, он представил теоретическое обоснование режима Наполеона III. При таком режиме государство формально не вмешивается в гражданские свободы и права, но сохраняет прочный авторитет и сильную исполнительную власть. Гарантирует ли это общество от вмешательства государства? Зависит от мудрости правителя. Получается, что истинным правителем оказывается не система, а личность главы государства, что само по себе ставит под сомнение долговечность подобной модели. В данном случае противоречивость взглядов Оливье бросается в глаза: с одной стороны, как мы только что отметили, он оправдывает бонапартистскую модель непарламентской демократии, отказывается от принципа верховенства законодательного органа и вторит императору в его социалистической программе. С другой стороны, Оливье пытается сохранить при подобной демократии и классические либеральные принципы, декларируемые в программе реформ: расширение полномочий парламента, свободы печати и собраний, свободу политических объединений и партий, сосуществование свободы и порядка – чем это не лозунги в духе Хартии 1814 г., любимого детища либералов? Тогда кто же Оливье – либеральный демократ или либерал-бонапартист? Ниже мы еще вернемся к этому вопросу.

Результат реформ обернулся практически противоположностью тому, какими они задумывались изначально и какими их мыслили либералы и император. Будучи проведенными в русле либеральной идеологии, они, как ни парадоксально, ослабили либеральное течение. Прежде всего, либералы, сумев получить поддержку императора, утратили статус оппозиции и по сути своей перестали быть таковой. Очевидно, что реформы носили слишком компромиссный и запоздалый характер: к концу двух десятилетий империи разрыв между авторитарным характером власти и демократизацией общества стал вопиющим и роковым. Этим объясняется рост популярности республиканской партии в ущерб авторитету либералов. Введение свободы собраний и предвыборной агитации стало одним из парадоксов эпохи – реформы, рассчитанные на укрепление императорской власти, развязали руки республиканской оппозиции, позволили ей представить свою программу, начать пробивать дорогу в парламент и усилили ее влияние в народных массах. Действительно, реформа государственного аппарата не привела к существенным изменениям в его структуре и не лишила убежденных консерваторов их постов и влияния; парламентская реформа не вернула Законодательному корпусу право законотворчества. Прессе и собраниям была дарована свобода в издании и распространении, но не отменялась суровость административных наказаний для журналистов и ораторов. Единственная реально действовавшая среди народа свобода – всеобщее избирательное право и плебисцит – показала, что Франция все же сделала выбор не столько в пользу самих реформ, сколько в поддержку авторитета императора, провозгласившего реформы, и ассоциировавшейся с ним социальной стабильности и мира. Авторитарная власть вновь вышла победительницей в итоге плебисцита. Либералы были дискредитированы неполноценностью этих реформ и союзом с императором, лишились социальной опоры и остались в политической изоляции: «республиканцы обвинили их правительство в предательстве свобод, консерваторы – в угрозе порядку и безопасности»