Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [58]

.

Тем не менее было услышано другое требование оппозиции: правительство распорядилось о том, что в период плебисцита депутаты смогут проводить свободные встречи с народом и все ограничения для общественных собраний будут сняты[350].

Общественное мнение начало активно обсуждать преимущества и негативные последствия голосования «за» или «против». Умеренная оппозиция, либералы, призывала одобрить Конституцию: если нация отвергнет ее, страна погрузится в раздоры и анархию[351]. Причину голосовать «за» прекрасно сформулировал отошедший от политической деятельности, но внимательно следивший за событиями либерал-«классик» Франсуа Гизо: «Я сожалею, что реформы не обсуждались Законодательным корпусом, что плебисцит, вместо того, чтобы потребовать просто одобрения реформ, требует также пересмотра Конституции и ее основ, существующих с 1852 г.… Но эти реформы благоприятны для прогресса общественных свобод. Они обеспечивают нации легальное влияние на действия правительства»[352]. В ходе проведения реформ, несомненно, были допущены ошибки и союз либерализма с бонапартизмом представлялся сомнительным, но все же реформы – это главное препятствие революции. Лучше принять неполноценнее реформы, чем отвергнуть их и тем самым создать повод для социального конфликта и расшатывания фундамента имперского здания. Позицию либералов наглядно отразила агитационная брошюра, распространявшаяся в одном из департаментов: «Вы хотите деспотизм и анархию, обыски и гражданскую войну? Военную тиранию или социализм? Вы хотите понижения заработной платы, стагнацию в производстве, безработицу и социальное недовольство? Вы хотите свободные профсоюзы и отмену частной собственности? Тогда голосуйте „против“. Мы же хотим стабильности институтов, народный суверенитет и его утверждающую власть, безопасность, работу для всех со справедливым вознаграждением, процветание общества. Мы хотим уважения к религии, собственности, правосудию и семье. Мы хотим прогресса, порядка и свободы! Мы голосуем „за“»[353].

Республиканцы призывали бойкотировать Конституцию. Она, по их мнению, не обеспечивала народовластия, подчинив парламент монарху, и сохраняла все институты в интересах правящей династии; как говорилось в петиции рабочих-республиканцев, «мы считаем, что эта Конституция дает монарху право игнорировать мнение народа, представленного в парламенте»[354]. И республиканцы, и либералы сходились во мнении о том, что Конституция закрепляет главный порок бонапартистского режима: благополучие страны зависит от личности императора, его авторитета и мудрости, но не от эффективности и модернизации системы управления[355]. Реакция на принятие новой Конституции со стороны оппозиции была предсказуемой – она расценивалась как очередное доказательство лицемерия и узурпаторского характера нового режима. А. Рошфор писал: «Я не понимаю, зачем императору понадобилось прибегать к подобным мерам. Конституция нисколько не ущемляет его власти, тем более, что он нарушал ее всегда, когда ему вздумается. Я могу понять, когда вносят изменения во всеми соблюдаемую конституцию, но для императора совершенно все равно – нынешняя конституция или другая… Нас заставляют присягать на верность Конституции, которая закрепляет все преступления, совершенные этим типом (императором. – М. У.)…»[356]

Закрепленные Конституцией реформы, как утверждали республиканцы, жалки и половинчаты, антинародны, они планировались и проводились в интересах не нации, но противоборствующих групп внутри партии власти, сам термин «либеральная империя» и его суть – издевательство над положением народных масс, которым непонятны изощренные аристократические доктрины либерализма и ненавистна монархия, конец могущества и влияния которой положил 1789 г.: «все эти игры антидемократичны и позорны… правительство либералов ничуть не отличается от всех предшествующих монархий, оно неспособно дать народу демократические свободы. Бонапартизм привнес в партию орлеанистов ненависть к свободе, орлеанисты поделились с бонапартизмом своей ненавистью к демократии»[357]. Не может быть построенным в интересах народа режим, идеологами которого выступали две партии, изначально противостоявшие республике; это – кощунственный лицемерный режим, возникший не по воле и чаяниям народа, но как заговор одной группы элиты против другой; преступно «смешивать интересы нации и монарха, династические интересы, внимание к личным пожеланиям Баденгэ (презрительное прозвище Наполеона III. – М. У.) и доктрину народного суверенитета…»[358]. Республиканцы предрекали скорый конец «либеральной империи», ибо не может быть прочным здание, у которого отсутствует фундамент (народный суверенитет и политические права) – в противоречие либералам, видевшим этот фундамент уже упроченным не народовластием, а союзом монарха и демократических институтов и, следовательно, восстановлением мира и согласия власти и масс. С точки зрения республиканцев, режим «либеральной империи» изменил только форму, но не суть власти императора: «Ничто не изменилось в системе лживой тирании, составлявшей ядро империи, – писал А. Аллен-Тарже. – Но уже сейчас очевидно, что нация не может попасться на эту удочку, и я не сомневаюсь, что монархия будет все более и более дискредитирована, в противном случае этот режим погубит страну, если народ не воспротивится его сохранению»