Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [56]
Поэтому неудивительно, что либералы были разочарованы итогом выборов 1869 г., считая, что раз они даровали народу свободу, то симпатии электората будут на их стороне. «Неблагодарный народ, выбравший цезаристскую демократию», – писал один из кандидатов Ж. Фавру[342]. Но рабочие отдали предпочтение республиканцам, а крестьянство и средний класс – официальным кандидатам. Реформы ассоциировались у народных масс с императором, и они верили, что только его кандидаты обеспечат идеальный баланс свободы и порядка. Либералы оказались в положении «лишних людей» – их использовала власть, но их яркая, самодостаточная программа оказалась затерявшейся и невостребованной между двух политических полюсов.
Итак, по итогам выборов, в стране действовали два мощных противоборствующих течения – республиканцы и бонапартисты. Рост популярности республиканцев был ощутимым, однако победа досталась им со значительным перевесом лишь в Париже, с небольшим перевесом – в Лионе, Бордо, Марселе, Сент-Этьене[343], остальная часть Франции отдала голоса официальным кандидатам. Это выявило упадок либеральной оппозиции как самостоятельной силы, поскольку она «пожертвовала» свои принципы императору. Современник этих событий, либерал-демократ Одиллон Барро, бывший участник революции 1848 г., дал меткое определение расстановке политических сил Франции конца 1860-х гг.: «бонапартисты надели маску либерализма – это был их последний шанс выжить»[344]. Что касается республиканцев, то итоги выборов и сам ход предвыборной борьбы вселили в них надежду на развитие реальной сильной парламентской оппозиции: «Несомненно, власть парламента усилилась, и вы, депутаты, обрели столь значительное могущество, что одно ваше слово станет серьезной опасностью и существенным давлением, которые заставили бы власть уступить»[345]. По мнению историка Т. Делора, республиканцы с их программой в наибольшей степени соответствовали потребностям времени: они учли чаяния новых классов (пролетариата), новые социально-политические условия и перегруппировку политических сил; но радикализм республиканцев напугал боявшуюся «красного призрака» бонапартистскую верхушку и либералов, что помешало их сотрудничеству[346]. Очевидно одно: какова бы ни была степень востребованности и популярности в стране республиканской партии, это была политическая группа с четко оформившейся программой действий и целевой аудиторией, направленная на борьбу, а не на компромисс с властью.
Проблема выборов 1869 г. заключалась, таким образом, в динамике успеха различных политических сил по стране. В принципе, выделить географию популярности партий и изменения предпочтений электората довольно просто: Париж и крупные индустриальные города предпочли социалистов: а вслед за ними – либералов, аграрная же Франция осталась консервативно-бонапартистской. Явный перевес над бонапартистами либералы и республиканцы имели только в Париже, северных и восточных промышленных районах страны (где высока концентрация пролетариата и где буржуазия всегда была развита, самодостаточна и независима) и в нескольких крупных городах – например, в Марселе, где оппозиция набрала 47 % голосов, рекордный на то время показатель. Эти предпочтения имели как политическую, так и социально-экономическую основу: республиканцы отвечали чаяниям рабочего класса и средней буржуазии – в основном профессионалов (врачей, адвокатов, преподавателей, лиц творческих профессий – тех, кого можно назвать зачатком современного «креативного класса»); буржуазия, разочарованная в императоре, еще не оправившаяся от последствий кризиса, вместе с тем традиционно скептически смотрела в сторону социализма и выбрала реформизм – либералов; интересы консервативных бонапартистов отражали в основном чиновники различного калибра и крупнейшие финансисты, банкиры, акционеры железных дорог, занятые в сферах, традиционно крепко связанных с государственным аппаратом. Деревня, для которой главным условием процветания была политическая стабильность, осталась сторонницей бонапартизма с его откровенно популистскими, простыми, четкими обещаниями и несомненно харизматичным лидером. Ярчайшим примером аграрного консерватизма можно назвать регион Вандею: по результатам голосования он оказался самым преданным императору. Неудивительно, ведь именно там в 1793 г. вспыхнула кровавя война крестьян-роялистов против революционного Конвента, именно там формировались отряды «белого» сопротивления якобинцам. Крестьянин не делал разницы между Бурбонами и Бонапартами: и те, и другие гарантировали ему экономическую стабильность, а Бонапарты к тому же закрепили за ним право собственности на землю.
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.