Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [49]

. Интересно отметить, что среди размышлений Оливье содержится и его краткое, но емко сформулированное отношение к Интернационалу: он признавал создание подобной организации неизбежным – раз уж рабочие вышли на тропу борьбы за свои политические и экономические права, им необходима организация, которая бы занялась их гражданским воспитанием и отвечала бы за цивилизованный метод переговоров с капиталом. Однако эта организация была создана социалистической элитой – людьми хорошо образованными, прогрессивно мыслящими и не «испорченными» черным фабричным трудом, в то время как основная масса рабочих – это люди, трудящиеся и живущие в тяжелых, почти скотских условиях. И прежде чем заняться их политическим просвещением, необходимо обеспечить им достойную жизнь и условия труда; простого рабочего заботит прежде всего его хлеб, справедливое вознаграждение за труд и его право на сопротивление произволу патрона. Поэтому на сегодняшний момент, как полагал Оливье, Интернационал функционирует как клуб социалистов-интеллектуалов, а реальным механизмом действия в жизни рабочих должны стать именно ассоциации на предприятиях[291].

Между тем политику государства по отношению к рабочим и капиталу Оливье определил как покровительственное невмешательство. Задача государства – не предоставление рабочим щедрых пособий, пенсий и каких-либо социальных гарантий; все это входит в компетенцию предпринимателя, и подобные вопросы должны оговариваться между ним и рабочими в ходе собраний ассоциаций. Государство должно лишь предоставить рабочему, как и любому индивиду, максимальную свободу и широту возможностей для самореализации и саморазвития. Это шло об руку с основами экономической политики Наполеона III – свобода рынка от любого вмешательства. Принцип свободной конкуренции служил залогом общественных и экономических свобод, «невидимая рука» предназначается не только экономике, но и социальным отношениям. «Государство должно олицетворять свободу и иногда выступать в качестве полицейского, но не благодетеля… Недопустимо, чтобы государственный социализм, контролируя работу и капитал индивида, посягал таким образом на его судьбу. Государственный социализм уничтожает желание трудиться и развиваться, все то, чем человек отличается от животного»[292]. Основная задача государства по отношению к рабочим – предоставить им все необходимые свободы, с тем чтобы уже сами рабочие могли распорядиться ими по своему усмотрению: «Необходимо, чтобы рабочие отказались от мысли о государстве-благодетеле и видели в предоставленной им свободе и гарантиях прав индивида возможность работать и определять свой заработок независимо от правительства…»[293]. Таким образом, функция защиты подданных со стороны государства состоит не столько в даровании, сколько в «высвобождении» естественных прав и свобод индивида, невмешательстве в них, соблюдении их неприкосновенности. Однако существует и покровительственная часть этой доктрины, уже занявшая прочное место в виде внедренной императором практики создания касс взаимопомощи и кредитов для рабочих – прототипов пособий по производственному травматизму и пенсий. Оливье принимал такую политику, но более полезным и существенным на данный момент считал именно учреждение ассоциаций на производстве, на которые ложилась вся ответственность по улучшению условий труда и благосостояния рабочих.

Некоторые изменения в рабочем законодательстве были сделаны еще до начала либеральных реформ. В 1864 г. указом императора был отменен восстановленный после поражения социалистов в революции 1848 г. и вызывавший наибольшую ненависть рабочих и социалистов закон Ле Шапелье (1791 г.), запрещавший создание объединений рабочих на предприятии. Отныне рабочие получали право организовывать ассоциации для переговоров с патроном и собрания для обсуждения насущных вопросов. Либералы расценивали его как важнейший шаг на пути империи к свободам – «Нантский эдикт для рабочих, дарованный императором-социалистом», – писал соратник Оливье А. Клаво[294]. Однако этот закон не разрешил создание постоянно действующих профсоюзов, он открыл путь лишь временным ассоциациям, собирающимся исключительно для урегулирования забастовок. Такая недоработка вызвала протест республиканцев, настаивавших на полном самоуправлении рабочих[295]. Но либералы (не привлеченные к участию в разработке закона) встретили его с восторгом: это был, как они считали, символ свободы, нацеленной одновременно и на благо народа, и на предотвращение революции; «я счастлив, – говорил в своей парламентской речи Э. Оливье, – что теперь рабочие могут свободно дискутировать и собираться, что раньше было привилегией богатых и образованных… что теперь они сами себе хозяева и могут прилагать усилия для улучшения своих условий труда и бороться за свои права»[296].

К концу 1860-х гг. размах борьбы рабочих за свои права сильно возрос. Сохранившиеся отчеты комиссаров полиции и префектов Парижа и департаментов пронизаны страхом перед новой социальной силой, которая, как признают представители властей, обрела самостоятельность и политическое самосознание, все более смело предъявляет свои требования и при этом «весьма подвержены влияниям политических партий»