Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [47]

По мнению французского исследователя Г. Буале, основным достижением эпохи Второй империи следует считать не экономику, не либеральные реформы и внешнюю политику, но именно политику в области социальных отношений и решение рабочего вопроса, которое сделало Наполеона III самым прозорливым и прогрессивным монархом своего времени[280]. Такая политика была продиктована отнюдь не филантропическими соображениями, но реальным положением дел: после революции 1848 г. произошли серьезные изменения в самосознании и требованиях рабочих. Они оформились как самостоятельная социальная группа, достаточно многочисленная и организованная для борьбы за свои права. Кроме того, этот класс начал претендовать на серьезную роль на политической арене, что подтвердило образование в 1864 г. Первого Интернационала. Примечательно, что французская секция Интернационала была самой крупной в Европе и почти сразу же получила легитимный статус в стране. В немалой степени стремление правительства империи пойти навстречу рабочим диктовалось страхом перед тем, что радикальная республиканская оппозиция завоевывала среди пролетариата все большую популярность и превращала его в своего союзника. Новые вопросы и задачи, связанные с активизацией требований рабочего класса, затронули также и либеральную мысль, нашли в ней свое отражение. Либерализм сделал попытку адаптировать к новой реальности свои традиционные ценности.

Подобные соображения были продиктованы объективными историческими условиями. Как полагал А. Тьер, в ходе поступательно-прогрессивного социального развития классы меняются местами и ролями в обществе, перенимают характерные черты и требования друг друга, добровольно склоняются к компромиссам, заимствуют у своих противников лучшее из их опыта общественно-политической деятельности; на смену устаревшему, утратившему свою эффективность классу приходит молодой, выражающий запросы новой реальности[281]. Так произошло в ходе революции 1789 г., когда место аристократии заняла буржуазия и начала постепенно претворять в жизнь свои политические идеалы, сумев влить свежую кровь в больного организма государства. Постепенно к буржуазии, пишет Тьер, приблизится рабочий класс; достигнув должной степени зрелости (политической и экономической, то есть отражающей его возросшую роль в производстве), он сможет наравне с ней активно участвовать в решении судеб нации. Век буржуазии постепенно и неминуемо должен смениться веком пролетариата. Но пролетариату предстоит долгий путь к такому мирному и взаимовыгодному сотрудничеству, поэтому на данном этапе развития он нуждается в очень осторожном обращении: необходимо даровать ему гражданские свободы наравне с другими классами, отказаться от репрессивных мер по отношению к нему и в то же время бдительно контролировать этот класс ввиду хрупкости его положения и восприимчивости к революционной пропаганде[282].

Либералы также указывали на равенство всех классов перед существующим законодательством, которое, по их мнению, создало прочную платформу для политического участия всех социальных групп: и рабочий, и крупный промышленник имели одинаковое право голоса и выбора, позднее они получили равные возможности доступа к прессе и организации политических собраний[283]. Либералы были убеждены в том, что всем социальным слоям необходимо предоставить свободу в сотрудничестве друг с другом с целью их взаимного воспитания, просвещения бедных богатыми на основе мощного базиса – равенства гражданских прав; это должно происходить без вмешательства государства, единственная роль которого – наблюдать, сдерживать проявления радикализма, приходить на помощь в критические моменты, в то время как основой мирного сосуществования классов остается равенство всех граждан перед законом: «Наилучший вариант социальной политики правительства, – писал журнал „Revue des deux mondes“, – предоставить рабочему классу, интеллигенции и собственникам возможность сотрудничества и самоорганизации, без вмешательства какого-либо авторитета. В мире всегда и неизбежно будут существовать богатство и бедность, свобода создает неравенство. Но гораздо большее зло – неравенство прав и политического участия… Правительству надлежит предстать защитником состоятельных граждан против гнева толпы, блюстителем интересов бедных слоев в ущерб произволу сильных мира сего»[284]. В принципе, подобная схема социального мира и сотрудничества и была заложена в фундамент бонапартистского режима. От этой же идеи отталкивались и либералы. Отрицание ими классовых противоречий, должных исчезнуть, по их мнению, с установлением политического равенства, в свое время стало одним из ключевых пунктов их полемики с марксистами и категорического неприятия социалистами наполеоновской идеи. В трудах Оливье и его коллег мы не находим ни глубокого анализа классовой структуры нового французского общества, ни размышлений о социальных последствиях промышленной революции, ни размышлений об экономических моделях новой эпохи. Либералы ограничились проблемой материального и политического положения рабочего класса и поиска идеального варианта сглаживания противоречий промышленник– пролетарий. И пусть этому вопросу они уделили не первостепенное внимание, но поразителен сам факт обращения к такому вопросу, ибо классический французский либерализм обходил социальные проблемы, предпочитая сосредоточиться на конституционализме и народном представительстве в политике. В этом плане, безусловно, команда Оливье предстает решительным новатором.