Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [45]
Незадолго до начала реформ Наполеон III писал Руэру: «Наша власть основана на общественном мнении, и преступление им пренебрегать»[270]. Но тут же император уточнял: «общественное мнение необходимо регулировать». Очевидно, что закон о свободе собраний ждала та же участь, что и закон о свободе прессы: разрешено все, но под контролем полиции. Именно так и был составлен новый закон: свободными, без предварительного разрешения и наблюдателя от полиции, объявлялись собрания по большинству социальных вопросов. Для политических собраний существовала особая статья: они разрешались, но о них нужно было подать заявку в полицию за 20 дней до проведения, и на каждом таком собрании присутствовал полицейский агент. Этот принцип распространялся и на публичные собрания, и на частные (проводимые без участия общественных деятелей, кандидатов в депутаты и т. д.). Вопрос о свободе собраний вызвал не менее ожесточенные прения, чем закон о прессе: так, бонапартисты в парламенте бойкотировали законопроект и требовали полного запрета собраний по политическим вопросам. Однако победила более гибкая позиция правительства.
Сохранилось большое количество рапортов комиссаров полиции, направленных министру внутренних дел, о том, как проходили собрания, что обсуждалось на них, каков был социальный состав их участников и применялись ли репрессивные меры со стороны властей. Судя по этим рапортам, политические собрания как в Париже, так и в департаментах в 1868–1870 гг. были весьма частыми; обсуждались в основном вопросы о положении рабочих и трудовом законодательстве, дискуссии были горячими, но мирными; сообщения об арестах участников и разгонах полицией встречаются крайне редко[271]. Полиция вмешивалась лишь в тех случаях, когда на собраниях случались беспорядки, грозившие нарушением общественного спокойствия, или в проводившиеся спонтанно, без предварительного уведомления муниципальной администрации. Однако, как ни парадоксально, свободно, без арестов проходили даже те собрания, на которых звучали самые радикальные политические лозунги с призывами свержения власти императора и установления республики, где выдвигались откровенно социалистические требования. Наивысшая активность собраний пришлась на канун выборов 1869 г. и плебисцита 1870 г. Например, в архивах депутата-либерала А. Кремье сохранилось много приглашений гражданам присутствовать на собраниях, причем эти приглашения рассылались официально, с ведома властей департаментов, и авторами их были в основном республиканцы. Протоколы этих собраний донесли до нас плохо сдерживаемую ненависть к особе императора и его политике, однако нигде не сообщается о разгоне такого собрания полицией именно по причине прозвучавших на нем речей. Отсюда можно сделать вывод о том, что свобода собраний была ограничена сугубо административными мерами (наказание за отсутствие предварительного уведомления или беспорядки), но на этих собраниях сохранялась свобода мнения.
Опять же на основе документов об этих собраниях представляется, что их проводили в основном рабочие и республиканцы, о народных собраниях с участием либералов почти не упоминается: вероятнее всего, они не представляли для властей опасности, не рассматривались ими как оппозиция и были приравнены к дискуссиям в рамках официальной идеологии империи. В сущности, реальную опасность для режима Наполеона III теперь представляли только республиканцы, не принявшие новый поворот в его политике.
Вполне предсказуемо, что республиканская оппозиция осудила и этот закон и требовала отмены пункта о предварительном уведомлении и присутствии комиссара полиции. В 1869–1870 гг. в Законодательный корпус подавались многочисленные петиции от республиканцев, свидетельствующие о происходивших тот тут, то там разгонах публичных собраний по приказу префекта полиции. Республиканец Ж. Ферри возмущался тем, что префекты сами судят о характере и степени опасности таких собраний, в то время как по Конституции это право принадлежит министру внутренних дел[272]. Наибольшее негодование республиканцев вызвала статья закона, согласно которой на собраниях должен был присутствовать наблюдатель от полиции. Как заметил А. Рошфор, такой закон о собраниях лишний раз доказывал лицемерный характер реформ и свобод: «империя – это полиция»[273] (насмешка над программным лозунгом Наполеона III «империя – это мир»). На его взгляд, эта мнимая свобода была для правительства удобным способом выявлять и арестовывать «неугодных» и подозрительных. По мнению Л. Гамбетта, существует значительная разница между законными, открытыми собраниями граждан, которые являются составной частью неотъемлемых свобод, и подпольными полулегальными собраниями, имеющими своей целью заговор или переворот в мирном демократическом обществе; но принятые законы преступно смешивают эти понятия и тем самым демонстрируют презрение и недоверие государя к своим подданным, являя миру свою истинную цель: удержать на престоле императора при помощи жалкого «подаяния» народу
