Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [39]
Однако осенью 1869 г. в Конституцию была внесена поправка, согласно которой любая новая поправка к основному закону должна была обсуждаться сначала в парламенте, затем передавалась в правительство, после – в Государственный совет. Если он отвергал предложение правительства, то проект возвращался в Законодательный корпус, который и должен был определять его судьбу. По сравнению с предыдущими это был более либеральный закон.
Но это нововведение не сделало парламент более влиятельным. Наиболее наглядное свидетельство функционирования новой системы – ход самих парламентских дебатов. По ним можно видеть, что чтение каждого нового проекта закона от оппозиции или подача запроса правительству рождались в муках и сопровождались бурными прениями и проявлениями недовольства со стороны бонапартистов, часто чтение предложений либеральных законов откладывалось на последний момент или же вообще не происходило. После 19 января все преобразования и поправки поступали «сверху» и редко выходили за рамки изначально запланированных реформ; несмотря на жаркие дебаты и полную свободу слова в парламенте, где высказывались даже самые радикальные идеи республиканцев, победителем в итоге оказывалась инициатива императора: обсуждались его проекты. Республиканская оппозиция (Л. Гамбетта, Ж. Фавр, Ж. Симон, Ж. Ферри и др.) сочла реформу парламента фиктивной и продолжала выступать с требованием отмены законов от 19 января и замены их простым и четко прописанным правом Законодательного корпуса принимать и изменять законы без иных инстанций. Однако голоса республиканцев не были услышаны. В конце 1860-х гг. и среди либералов наступает разочарование в этой реформе: «И все же, кто, император или парламент, направляют политику в нашей стране?», – недоумевает автор одной из статей в журнале «L’Avenir national»[229].
В сущности, расхождения между официальной линией (император и либералы) и республиканской оппозицией касались того, кому должно принадлежать право вносить закон: монарху или народным представителям? Либералы оставляли представительному органу только расширенное право обсуждения и поправки, но не инициативы. Император сформулировал принцип парламентской реформы в одном из писем Руэру: «Наиболее важными реформами я считаю расширение полномочий избирательных советов: право палаты депутатов голосовать по торговым соглашениям и большую свободу права запроса и поправок»[230]. Такая свобода была дана. Но в глазах республиканской оппозиции она произвела перемены в форме, но не в содержании, не в системе отношений между исполнительной и законодательной властями. Республиканцы отвергали умеренный парламентаризм либералов с совмещением в нем двух инициатив – монарха и Законодательного корпуса. Республиканский идеал – парламентская республика, где народ-суверен передает свое право представителям – депутатам: «Есть только одна власть, стоящая превыше всех прочих: коллективная власть всей страны, представленная депутатами»[231]. Безжалостным оценкам подвергались деятельность парламента и государственного аппарата как безвольных марионеток, управляемым императором; архитекторы «либеральной империи» произносили много громких и красноречивых фраз о свободах и суверенитете граждан, на самом же деле ни одна из проблем не была решена – создалась лишь видимость демократии при институтах, сохранивших зависимость от воли монарха и его личных прихотей: «Наши государственные мужи, – пишет Рошфор, – настолько хорошо осознают свое раболепие, что не осмеливаются признаться в нем публично и поэтому заставляют официальные журналы писать о том, что они действительно обсуждали тот или иной закон перед его принятием»
