Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [37]

. Как отмечал один из лидеров республиканской партии А. Аллен-Тарже, либералы являли собой голос недовольной Наполеоном III буржуазии, но не нации в целом; их целью было просто усмирение страстей в массах. А реформы – это всего лишь «результат нескольких интриг, цель которых избавиться от неугодного либералам Руэра и поставить на его место Тьера»[212], то есть, по мнению республиканцев, это была банальная подковерная борьба за власть среди двух групп элиты. Республиканцы всегда вменяли в вину либералам поиск компромисса в вопросах, которые должны решаться быстро и радикально. Жюль Фавр, бывший соратник Оливье, перешедший в лагерь «непримиримых» во главе с Гамбетта, следующим образом определил суть расхождений принципов двух партий: «Все мы защищаем свободу, но мы расходимся в методах: первые полагают, что необходимо ждать решений суверена и беспрекословно доверять его мудрости; мы же имеем смелость давать советы»[213]. Принципом республиканцев было не ожидание «подаяния» от государства в виде реформ, подобных описываемой нами, но требование широких масс осуществить эти реформы; если государство уступает, оно должно уступить нации в совокупности, прислушаться к ее голосу, а не к советам придворной клики или отживших свой век идеалистов, какими либералы представали в глазах республиканцев[214]. По словам Л. Гамбетта, либералы, будучи недовольными существующим положением дел, воззвали к прошлому – к ценностям классического либерализма начала XIX в., который спустя годы вернулся к власти в виде уродливого и опасного «гибрида» – либеральной империи. «Государственные деятели, экспериментировавшие с методами управления страной, навязавшие народу этот режим, те, кто спустя восемнадцать лет, когда режим перестал оправдывать все их планы, проекты, идеи, повернулись лицом к стране, чтобы сказать: мы совершили ошибку, но мы возвращаемся к прошлому, дабы собрать воедино куски устаревших и подвергшихся осуждению конституций…»[215]. Империя, как считали республиканцы, пошла навстречу оппозиции исключительно ради собственного выживания, свободы были дарованы императором из страха перед народным восстанием: «Государственный переворот – собака, которая лает, но не кусается, – писал А. Рошфор. – Наш карбонарий, именующий себя императором, пытается воскресить свой трехцветный дух (подразумевается республиканский приход Луи Бонапарта к власти на волне революции 1848 г. – М. И.), он знает, что если он вновь начнет прибегать к помощи комиссаров полиции, большинство из которых – бывшие рецидивисты, он уже не сможет вновь подчинить себе генералов и солдат, которых он некогда напоил, прежде чем послать на смерть»[216].

Одной из первоочередных задач, поставленных программой либералов, была реформа системы государственного аппарата. Наибольшее недовольство оппозиции вызывало отсутствие принципа ответственности министров перед Законодательным корпусом. Либералы полагали, что министр наравне с депутатом должен быть контролируемым нацией. Подобное соображение встретило сопротивление со стороны председателя Государственного совета и ближайшего сподвижника Наполеона III Э. Руэра; по его словам, при наличии всеобщего избирательного права и народного суверенитета высшая ответственность может возлагаться только на народного ставленника – императора[217]. То есть принцип разделения и взаимной ответственности властей должен быть сведен к минимуму. Однако со стороны бонапартистов не последовало возмущения и резкой критики проекта реформ: скорее всего, он воспринимался ими как продолжение политической линии императора, как его официальная доктрина, но отнюдь не как победа «достучавшейся» до главы государства либеральной оппозиции. Другой преданный императору политический деятель, сенатор герцог де Персиньи, предложил свой вариант министерской реформы: «для упрочения свобод необходимо, чтобы министры присутствовали при дебатах в парламенте… но только депутатам должны быть отданы пальмы красноречия, а министры не должны брать слово, поскольку они подчиняются лишь императору»[218]. Следовательно, присутствие министров в парламенте становилось лишь видимостью их ответственности.

Как видно из документально зафиксированных парламентских дебатов двух последующих лет, император пошел по пути, предложенному Оливье. Отныне министры должны были присутствовать на заседаниях Законодательного корпуса, их свободно критиковали члены оппозиционных партий, в том числе и самые радикальные республиканцы, и министры брали слово, давали отчет и объяснение своей деятельности. Характерно, что в дебатах 1868–1870 гг. можно наблюдать резкий рост количества подаваемых оппозицией запросов министрам. Далеко не каждый такой запрос рассматривался, но все же министры отчитывались о наиболее острых проблемах. Кроме того, согласно принятому в 1869 г. закону, для повышения ответственности министров им разрешалось совмещать свой пост с правом быть депутатом, что обязывало их участвовать в парламентских дискуссиях[219]. Этот закон вызвал негодование республиканцев, полагавших, что тем самым власть пытается усилить влияние в парламенте и в стране в целом своих официальных ставленников и посягает на право нации самой назначать своих представителей