Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [35]

Идеи Оливье и его товарищей оставляют исследователя с противоречивым чувством. В них нет той цельности, стройности и гармонии, присущей классическому либерализму, – и дело, конечно, не только в стилистике (ведь не каждый политический мыслитель способен совместить в себе дар беллетриста, как Шатобриан, Констан и де Сталь); дело именно в некоей эрозии либеральных ценностей, в их деформации и явно ощущающемся мучительном поиске обновления. Оливье довелось жить и творить в более сложный период, чем его учителям: в начале XIX в. Франция стояла лишь перед альтернативой возвращения к абсолютизму или конституционной монархии, теперь же, во второй половине этого века, страна оказалась в водовороте идейных течений, политических партий и вариантов общественного строя – от коммунизма до своего рода пародии на «старый порядок». Среди этого водоворота приходилось так или иначе лавировать, приспосабливать традиции к новым реалиям, расставаться с прежними ценностями и учиться принимать новые. Оливье принял новое общество – общество не просто гражданского равенства, но и многочисленных политических течений, уже выходивших за рамки стандартов классического симбиоза буржуазии и монархии. И в трактатах Оливье чувствуется напряженный поиск формы общественного строя, основанного на примирении двух Франций – старой и новой. Именно поэтому главной заботой Оливье становится союз монархии и демократии.

Читателя, надеявшегося узреть в идеях Оливье яркий луч свободы в мрачном царстве диктатуры, ждет разочарование. Пройдя все «круги ада» в поисках оправдания как свободы, так и монархии, Оливье делает выбор в пользу императора. Собственно, это и неудивительно: во-первых, Оливье все же остается верен одному из фундаментальных либеральных принципов того времени – конституционной монархии (пусть и легитимность нынешней монархии намного сомнительнее легитимности всех предыдущих династий); во-вторых, трудно не заметить, да Оливье и не пытается это замаскировать, то, что изначальной целью реформ ставилось именно спасение Наполеона III, его режима, его династии, его Франции. Либералы вполне обоснованно и целенаправленно привязывали реформы к эпохе и личности Наполеона III, стремясь, бесспорно, поднять ее пошатнувшийся авторитет. «У Оливье, – писал Таксиль Делор, – не было корней в настоящем и поддержки в будущем, он стал временщиком, поставив либерализм на службу монархии, точнее, династии»[201]. Отсюда и сохранение принципа неделимости исполнительной и законодательной властей и ограничения возможности парламента влиять на решения императора. Принцип «невидимой руки государства» отвергался – рука сохранялась во всей полноте своих функций. Снятие запретов даровалось только на уровне свободы слова и собраний, но не для высших инстанций управления государством. Единственное, что может влиять на действия императора, – это голос избирателя: всеобщее избирательное право и плебисцит. Для традиционных либералов эту роль выполнял парламент, Оливье признает эту роль за гражданами. Оливье остается верен исконным либеральным принципам – полноценности гражданских свобод, равенства перед законом, общественного контроля за властью монарха… Но – повторимся – отныне место народных представителей занимает сам народ. Получается, что предложенная Оливье формула общественного устройства может быть определена не как «либеральная империя», но скорее как «управляемая демократия». В свою очередь, что это, как не основополагающий принцип бонапартистского режима? И кто же тогда Оливье – теоретик бонапартизма? Прежде чем дать более уверенный ответ на этот вопрос и делать прочие выводы, остановимся на том, во что обернулись идеи реформ при исполнении.

Глава III. Реформы: от идей к реальности

1. Реформы государственного аппарата и парламента

К началу 1867 г. политическая ситуация во Франции была уже небезопасной для власти и авторитета императора: республиканцы и либералы начали одерживать первые уверенные победы, «пятеро» становились все более влиятельными даже среди бонапартистов. Партии власти удавалось лишь удерживать численное большинство в парламенте, но она не могла предложить программы решения обострившихся социальных проблем. Наполеон III был обеспокоен – он увидел, что доверие к нему нации, а, следовательно, и прочность его трона, пошатнулись. Император никогда не считал либералов врагами общественного порядка, более того, их взгляды по ряду позиций совпадали с его собственными; но если в предыдущее десятилетие он полагал, что для воплощения этих взглядов время еще не пришло, то именно сейчас он понял необходимость сотрудничества с реформаторами. Страна подошла к тому рубежу, когда порядок воспринимался бы обществом как деспотия, и только либеральные реформы могли если не разрешить, то ослабить накопившиеся противоречия. И Наполеон III первым делает шаг навстречу либералам, согласившись принять их программу как новую официальную линию правительства.

О грядущих преобразованиях император впервые объявил 19 января 1867 г. в своей тронной речи перед открытием новой сессии Законодательного корпуса. По свидетельствам современников, это решение было принято достаточно спешно и внезапно: только в конце 1866 г. состоялась беседа Наполеона с Оливье и председателем Законодательного корпуса графом Валевским, сочувствовавшим либералам; в этом разговоре император, выслушав доводы и предложения обоих политиков, согласился с ними и признал отвечающими его собственным замыслам