Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг. - [24]

Но Наполеон III делал в данном вопросе оговорку: демократические институты будут идеально функционировать лишь при наличии контроля за ними со стороны государства. «Демократии в рамках одной системы необходим противовес», – писал он в одном из писем Персиньи в начале 1860-х гг[130]. Подобная система взаимного уравновешивания проявилась в двойственной системе общенациональных выборов: с одной стороны, всеобщее избирательнее право и референдум как канал прямой связи между правительством и нацией; с другой – недоверие императора к законотворческим полномочиям парламента и представителям народа, которые могут вероломно интерпретировать чаяния народа в своих личных целях[131]. Отсюда и ограниченные полномочия Законодательного корпуса. Народ имеет неотъемлемое право высказаться на референдуме, но при этом следует строго контролировать органы периодической печати: они могут начать раздувать вражду к режиму опять же в своих корыстных интересах. Поэтому понятие «народный суверенитет» в глазах Наполеона III подразумевало плебисцит – демократию без посредников, без парламента.

Мировоззрение императора во многом формировалось под влиянием изменений в ситуации в стране. В начале 1850-х гг. он понимал, насколько общество устало от раздоров и неопределенности времен Второй республики и насколько оно нуждается в «пастыре». Император считал, что на то время свободы чрезмерны, не нужны и непонятны простому рабочему или крестьянину, ему необходимо лишь материальное благополучие, наличие работы и государь, гарантирующий ему эти права[132]. Поэтому первые годы империи были посвящены решению социально-экономических проблем. Со временем, полагал император, общество стабилизируется, научится вести спокойный диалог с властью и грамотно формулировать свои требования; тогда настанет время для расширения его свобод – «свободы никогда не будут полезны для необразованного, нищего, угнетенного народа», – полагает император[133]. Поэтому для воспитания правильного понимания свободы в народе (то есть свобода никоим образом не должна быть тождественна революции или анархии) необходимо подготовить народ, научить его жить не только в материальном достатке, но и при порядке и уважении к власти. «Свобода – это прогресс и просвещение»[134], – так понимал ее Наполеон III. Э. Оливье по этому поводу дал очень точное определение: для императора «проблема заключалась не в наличии или отсутствии свобод, но в неумении обращаться с ними»[135]. В начале 1860-х гг. император был уверен, что страна еще не готова ко всей полноте гражданских свобод и что истоки социального кризиса нужно искать в экономических проблемах. Именно в этом пункте он разошелся с либеральной оппозицией, полагавшей, что стабильность общества будет подорвана неполноценностью политических свобод.

Наполеон III провозглашает свободу и народный суверенитет основой французского государства. В немалой степени эти заявления были продиктованы переменами в духе времени, в общественном сознании: революция 1848 г. перевернула общество и выявила неизбежную новую реальность и торжество новых ценностей – гражданских свобод. Император внял требованиям эпохи, тенденции развития современных ему общественных институтов и отношений, как политических, так и экономических. Большинство исследователей сходится во мнении о том, что Наполеон III, помимо своих личных соображений, двигался в русле передовых идей о социальном, экономическом и политическом прогрессе, который был невозможен без элементов демократии в обществе, без широкой социальной программы, без признания ответственности главы государства перед народом[136]. Гражданское общество перестало быть прерогативой требований одной партии – оно стало общенациональной идеей, духом эпохи. Впоследствии эта мысль уравняла императора и оппозицию. Однако все перечисленные выше концепции Наполеона III, будучи сформированными задолго до реформ, были нацелены на осуществление в перспективе, именно тогда, когда социальный климат окажется, по его мнению, благоприятным для них, когда они станут востребованы общественностью.

В общей сложности в конце 1860-х гг. во французском обществе можно было обнаружить следующие противоречивые тенденции: сверху – атавизм в виде почти абсолютной монархии, отсылавший ко временам кануна 1789 г.; снизу – постоянно развивающееся общество с опытом обладания гражданскими свободами. Несомненно, авторитарный режим для такого общества стал лишь временной спасительной мерой в период жестокого кризиса. Теперь же, после благополучного десятилетия, общество вспомнило о своих святынях – Декларации прав человека и гражданина, и авторитаризм уже мыслился не как спаситель, но как подстрекатель нового социального потрясения, ввергнувший страну в «застой и слабоумие»[137]. Общество опережало власть в своем развитии. Оно высказало свои требования и ждало ответа от власти. В самом деле, в рассматриваемый нами период как никогда становился очевидным разрыв между двумя составляющими французского государства: снизу – экономический расцвет, технологический прогресс, стремительные поезда, восстановленный Париж и крайне активная, бурная урбанистическая жизнь, новые направления в искусстве, философии и литературе, дома мод, восхищавшие всю Европу, свободная торговля, строительство, дух креативности и предпринимательства… И над всем этим – тьма власти. И была она уже не над властью тьмы, а над властью Разума.