Короли абордажа - [5]

Когда-то Сандок, исполняя должность царского судьи, был подкуплен и вынес несправедливое решение. За это Ксеркс приговорил его к распятию, но затем помиловал. И вот теперь Сандоку предстояло оправдать милость своего властителя.

У острова Скиаф Сандок обнаружил три греческих триеры, стоявшие в передовом дозоре: трезенскую, эгинскую и афинскую. Завидев персов, греки в усиленной гребле помчались вспять.

— Они видели нас и знают теперь, что наш флот близок, а потому ни один из них не должен уйти и разнести всем нашу тайну! — объявил Сандок. — Мы должны изловить всех трех!

Сандок был неплохим мореходом. Умело сманеврировав, он отрезал немного отставшие трезенскую и эгинскую триеры, а затем после ожесточенной резни на палубах захватил обе.

Особенно ожесточенно сопротивлялся эгинский корабль под началом кормчего Асонида. Особенно храбро дрался воин Пифей, сын Исхеноя. Даже когда вся триера была уже захвачена, он продолжал биться в одиночестве и полностью окруженный, пока не был изранен и не упал. Мужество всегда вызывает уважение у достойного противника, а потому Пифея не добили, а наоборот, выходили и отправили в ставку Ксеркса, чтобы тот посмотрел на храброго грека. Остальных пленников согнали в кучу. Оглядев их, Сандок ткнул самого статного в грудь:

— Как тебя зовут?

— Леонт! — ответил пленник.

— Что значит твое имя?

— Лев!

— Ты нам подходишь! — ухмыльнулся победитель и повернулся к своему помощнику Аридолису. — Этот!

Несчастного тут же потащили в нос персидского корабля, где возвышалась статуя злобного бога Ваала, и там быстро закололи, принеся в жертву будущим победам. Остальных греков тут же обратили в рабов.

Меж тем несколько быстроходных персидских кораблей продолжали преследование последней афинской триеры. Начальствующий над ней афинянин Форм сколько мог уворачивался от преследователей, а когда это стало уже невозможно и персы замкнули кольцо окружения, он выбросил корабль на отмель и со всей командой скрылся на берегу. Торопясь, он добрался до мыса Артемисий, что в северной оконечности острова Эвбея, где собирался союзный греческий флот.

— Персидский флот уже миновал Скиаф! — сообщил Фемистоклу измученный дорогой кормчий. — Но я потерял в бою свою триеру!

— Такая новость стоит больше чем триера! — обнял Форма флотоводец. — Проси меня, о чем пожелаешь!

— Я прошу тебя дать мне и моей команде новую триеру и клянусь, что обязательно отобью у персов свой корабль!

— Просьбу твою исполнить легко! Ступай!

В тот же день на совете стратигов Фемистокл объявил:

— У меня хорошая новость! Персидский флот уже вплотную подошел к нашим берегам! Пора и нам изготовиться к достойной встрече!

Но стратиги были настроены иначе.

— Разве можем мы противостоять столь огромной силе! — кричали они Фемистоклу. — Пора уходить из этих вод!

Все попытки афинского флотоводца переубедить оробевших успеха не имели. Более всех ратовал за отход избранный верховным навархом Еврибиад.

— Я имею сведения, что персы плывут на нас тысячью кораблей, а еще двести пошли к нам в обход! — говорил он на совещании навархов. — А потому надо как можно скорее отходить во внутренние воды Эллады ближе к Пелопоннесу и сухопутному войску!

Греческий флот спешно снялся с якоря и отошел назад к мысу Халкида в южной части Эвбеи. Дальнейшему отходу воспротивился Фемистокл.

Афинскому наварху было в этот момент не легко. Помимо того, что ему приходилось все время вести переговоры и уговаривать не оставлять занимаемых позиций почти каждого из предводителей союзных корабельных отрядов, внезапно выявился противник его решений и в собственном афинском флоте. То был триерарх священной триеры Архител. Не торопясь схватиться с весьма влиятельным капитаном в споре, Фемистокл подспудно выяснил истинную причину недовольства триерарха. Как оказалось, Архител торопился отплыть от Артемисия лишь потому, что не имел средств для расплаты со своей командой. Предприимчивый Фемистокл тут же извлек выгоду из полученной информации. Через своих людей он нашел способ еще более озлобить подчиненных Архитела. И те, будучи голодными, в тот же вечер толпой набросились на своего триерарха и отняли у него ужин. Теперь, когда Архител от понесенного унижения окончательно пал духом, Фемистокл отправил ему от себя огромную корзину хлеба и мяса, а на дно положил и талант серебра. На словах же велел передать:

— Я желаю тебе приятного ужина, но на следующий день позаботься и о своих людях, в противном случае я обвиню тебя перед гражданами в том, что серебро в корзине получено тобою от врагов!

Разумеется, униженный и запуганный Архител тотчас внял совету наварха и уже на ближайшем совещании громко держал его сторону.

Меж тем передовой отряд Сандока из Кимы, усиленный уже до трех десятков кораблей, обследовал пролив, отделяющий остров Скиаф от материка. Некто Паммон из Скироса за хорошие деньги показал Сандоку опасную подводную скалу, лежащую как раз посреди пролива. Сандок тут же распорядился навезти на скалу камней и соорудить хорошо видимый знак. Только тогда он отправил корабль к главным силам, что воды у острова Скиаф обследованы, а греческие корабли, бывшие здесь, уничтожены. Персидский флот снялся с якорей и медленно двинулся вперед. Вскоре он достиг мыса Сепиада в Магнесийской области у города Касфанея. Здесь решено было устроить новую стоянку. Первые ряды кораблей бросили свои якоря-камни у самого берега, другие за ними немного мористее. Берег был узок, а потому скученность стоявших была огромной. Первая ночь стоянки прошла тихо. Зато на рассвете второго дня при совершенно ясном небе внезапно задул сильный восточный ветер, который местные жители, боясь за силу, уважительно именовали геллеспонтийским Поднялись волны, и спустя какой-то час на море уже бушевал жесточайший шторм. Все, кто понял вовремя о грозящей опасности и имел возможность пробиться к берегу, успели вытащить свои корабли на сушу. Но место там нашлось далеко не для всех. Остальных ветер и волны расшвыряли едва ли не на сотню миль. Трое суток бушевала стихия. Что только не предпринимали персы. Они читали священные заклинания и совершали ритуальные обряды, приносили человеческие жертвы ветрам и своим богам, когда же это не помогло, стали приносить еще более обильные жертвы богам греческим и нереидам, пытаясь таким образом переманить их на свою сторону, но все это помогало мало. Множество кораблей было выброшено на берег, немало и просто затонуло. Всего в течение страшного трехдневного урагана персы потеряли более четырехсот кораблей. Погибших людей никто никогда и не пытался подсчитать. Урон Ксерксу был нанесен весьма серьезный. Однако погибла все же малая часть огромного флота, и персидские морские силы были по-прежнему огромны и сильны.