Королевство Акры и поздние крестовые походы. Последние крестоносцы на Святой земле - [6]

Антиохийский князь Боэмунд радушно встретил крестоносцев. Это их и погубило. Оставшись без вождя, они совсем отчаялись и после тягот путешествия не желали отказываться от удовольствий, которыми встретила их Антиохия. Да и здоровье их не улучшилось от излишеств, которым они активно предавались. Фридрих Швабский, довольный почестями, которые оказал ему Боэмунд, и воодушевленный визитом явившегося к нему из Тира кузена Конрада Монферратского, стремился продолжить путь. Но когда в конце августа он покидал Антиохию, с ним оставалось еще меньше солдат. Да и многие франки, на помощь к которым он шел, не оценили его усилий. Все противники Конрада, зная, что Фридрих — его кузен и друг, шептались между собой, что Саладин заплатил Конраду шестьдесят тысяч безантов, чтобы увезти Фридриха из Антиохии, где он был бы гораздо полезнее для христианского дела. Вдобавок, весьма символично, труп старого императора разложился. Уксус оказался недейственным средством, и тогда гниющие останки поспешно погребли в антиохийском соборе. Но несколько костей все же вынули из тела и отправили в путь вместе с армией в тщетной надежде, что хотя бы часть Фридриха Барбароссы будет дожидаться Страшного суда в Иерусалиме. Мрачное фиаско императорского крестового похода сделало еще более настоятельной необходимость, чтобы короли Франции и Англии наконец-то прибыли на Восток и приняли участие в ожесточенном, смертельном состязании, которое велось на берегах Северной Палестины.

Глава 2. Акра

Вот, Я обращу назад воинские орудия, которые в руках ваших, которыми вы сражаетесь с царем Вавилонским и с Халдеями, осаждающими вас вне стены.

Книга пророка Иеремии, 21: 4

В момент триумфа Саладин допустил одну серьезную ошибку, позволив себе устрашиться перед мощными укреплениями Тира. Если бы он пошел на Тир сразу же после взятия Акры в 1187 году, то город пал бы в его руки. Но Саладин думал, что его капитуляция уже обговорена, и задержался на несколько дней. Когда он прибыл под стены Тира, Конрад Монферратский уже находился там и не желал даже слышать о сдаче. В тот момент Саладин еще не был готов вести планомерную осаду города и отправился завоевывать что-нибудь полегче. Только после падения Иерусалима в октябре он второй раз подступил к Тиру уже с большей армией и всеми своими осадными машинами. Но Конрад, который потратил все привезенные из Константинополя деньги на укрепление оборонных сооружений, уже успел усилить стены напротив узкого перешейка. После того как орудия Саладина ничего не добились, а корабли погибли, сражаясь у входа в гавань, султан снова снял осаду и распустил большую часть войск. И прежде чем он опять явился завершить завоевание побережья, к Тиру прибыла помощь из-за моря.

Силы, отправленные Вильгельмом II с Сицилии в конце весны 1188 года, были не так уж велики, но состояли из хорошо оснащенного флота под командованием адмирала Маргарита и двухсот опытных рыцарей. Присутствие этих подкреплений заставило Саладина снять осаду с Крак-де-Шевалье в июле 1188 года и помешало ему напасть на Триполи. Теперь он был бы рад начать мирные переговоры. Некий рыцарь из Испании прибыл в Тир как раз вовремя, чтобы успеть поучаствовать в его обороне. Имя его неизвестно, но по цвету доспехов его прозвали Зеленым рыцарем. Его удаль и отвага произвели большое впечатление на Саладина, который пожелал побеседовать с ним у Триполи летом 1188 года, надеясь убедить его договориться насчет перемирия и перейти на службу к сарацинам. Но Зеленый рыцарь отвечал, что все мысли франков только о том, как возвратить свою страну, и больше их ничто не волнует, тем более что с Запада уже идет помощь. Пусть Саладин уходит из Палестины, и тогда он найдет в лице франков самых верных союзников.

Хотя Саладину не удалось добиться мира, он все же выказал свои дружеские намерения — выпустил нескольких высокопоставленных узников. У него было такое обыкновение: принуждать пленных франкских сеньоров ради получения свободы к тому, чтобы они приказывали своим гарнизонам сдать ему замки. Это был дешевый и легкий способ захватывать крепости. Но его великодушие шло еще дальше. Когда Стефания, сеньора Трансиордании, не смогла уговорить свои гарнизоны в Кераке и Монреале сдаться, чтобы Саладин отпустил ее сына Онфруа де Торона, Саладин вернул его матери еще до того, как упрямые замки пали под его штурмом. Ценой за освобождение короля Ги должен был стать Аскалон. Но тамошние горожане, пристыженные эгоизмом собственного короля, отказались выполнить заключенное им соглашение. Аскалон пал, и потому королева Сибилла раз за разом писала Саладину, умоляя вернуть ей мужа. В июле 1188 года Саладин выполнил ее просьбу. Король Ги[6] принес торжественную клятву, что вернется за море и никогда больше не поднимет оружия против мусульман, и вместе с десятью знатными соратниками, включая коннетабля Амальрика, был отпущен к королеве в Триполи. В то же время пожилой маркиз Монферратский получил позволение отправиться к своему сыну в Тир.

Великодушие Саладина беспокоило его соотечественников. Он не только позволял франкам во всех сдавшихся ему городам уезжать к соотечественникам в Тир или Триполи, но и еще больше усиливал гарнизоны этих последних христианских оплотов тем, что отпускал на волю многих пленных сеньоров. Но Саладин знал, что делает. Дипломатическое искусство Балиана Ибелина сумело залечить междоусобные распри, раздиравшие в последние годы Иерусалимское королевство, всего за несколько недель до битвы при Хаттине, но в самый канун сражения они разгорелись вновь. А разгром их только ожесточил. Сторонники Лузиньяна и Куртене обвиняли в крахе Раймунда Триполийского, а друзья Раймунда, семейства Ибелинов и Гарнье и большинство местной знати не без оснований винили во всем слабость короля Ги и влияние тамплиеров и Рено де Шатийона. Раймунд и Рено уже поплатились смертью, но раздоры продолжались. У баронов, столпившихся за стенами Тира, оставшихся без своих владений и имущества, не было других занятий, кроме как осыпать друг друга упреками. Балиан и его друзья, избежавшие плена, признали вождем Конрада Монферратского. Они понимали, что только благодаря ему Тир спасен. Но сторонники Ги, который вышел на волю уже после того, как самый страшный кризис миновал, видели в Конраде не более чем самозванца и потенциального соперника их короля. Освобождение Ги отнюдь не сплотило франков, а, напротив, вконец обострило их разногласия.