Королевская аллея - [97]

Так повелел ему Коран.

Вот почему я не султан.

А в Риме папе сладко жить:

Вино, как воду, можно пить,

Он может утонуть в вине.

Вот если б папой быть и мне!

Но он несчастный человек —

Любви не знает целый век.

Так повелел ему закон —

Пускай же папой будет он!

Твой поцелуй, душа моя,

Султаном делает меня,

Когда же я вина напьюсь,

Я папой римским становлюсь».^{388}

Ну да, иногда можно обойтись и без слышимых аплодисментов. «Я — Германия. Так-так… тогда еще раз соберись с духом». Он поднялся — в сущности, без усилий; постоял немного, вспомнил о зубной щетке и о новой, порекомендованной ему как практичная, электрической бритве, которая тоже теперь вошла в число необходимых дорожных принадлежностей — StarFlex Remington (жаль, что поблизости нет сведущего человека, умеющего уже с первой попытки заставить ее головки вращаться), — после чего, сделав несколько шагов, пересек комнату и прикрыл за собой дверь ванной.

Превентивные меры

26 августа солнце сияло в полную силу. Духота, ощущавшаяся накануне, улетучилась. Короткая ночная гроза смыла с тротуаров пыль. Зелень парков и садов стала более интенсивной. Листья платанов рейнского променада сверкали, словно отполированные. Еще влажные флаги, венчающие крышу отеля «Брайденбахер хоф», с каждым порывом ветра все роскошнее разворачивали изображение дюссельдорфского льва, держащего в лапах якорь, и набор (достаточно произвольный) национальных колористических символов. Итальянский флаг, зелено-бело-красный, колыхался между французским и люксембургским; звездный американский флаг сушился рядом со шведским; «Юнион-Джек» — именно он, принадлежащий оккупировавшим город войскам, — неудачно закрутился вокруг мачты, тогда как близкая Голландия и здесь неизменно оставалась в поле зрения. С Персией и Афганистаном всё ясно: они были среди первых государств, признавших новую германскую республику. Но и против флага Румынского королевства, с гербом посередине, — уцелевшего в пожаре последних дней войны и лишь слегка выцветшего, однако по-прежнему украшающего один из углов здания, — до сих пор никто не возражал. А вот путешественников или делегаций из страны, оказавшейся под кремлевским замком, здесь пока не видали. Серп и молот, если бы они болтались где-то над коньком крыши, пожалуй, испортили бы гостям аппетит.

Разносчики газет уже вернулись после своих ранних хождений по городу в почтовые отделения. Трамваи снова ходили пустые: они уже доставили рабочих ночной смены домой, а служащих — в конторы. Продавец мороженого успел выставить свой щит с нарисованным на нем вафельным стаканчиком и разноцветными шариками. Тряпичных сувенирных кукол вновь рассадили по местам. Лебеди на канале Королевской аллеи, казалось, нетерпеливо высматривали первых гуляющих, в ожидании хлебных крошек, — а на Иммерман-штрассе всеобщее любопытство возбуждал припаркованный там спортивный автомобиль-купе. С красными сидениями и брошенным на одном из них атласом автомобильных дорог (из серии «Арал»: «Центральная Швейцария»).

Окна многих классных комнат были наполовину распахнуты. Для освобождения школьников от занятий, в связи с жарой, не хватало каких-то считанных градусов. В конторах периодически кое-кто из мужчин отваживался ослабить узел галстука. Лошадь, запряженная в телегу с молочными бидонами, размеренно ступала по проезжей части. Кучер то и дело звонил в колокольчик.

Однако не повсюду в городе этот ранний час протекал столь мирно.

В отеле забот предвиделось необозримое множество. И именно в такой день госпожа Безенфельдт выпала из числа присутствующих сотрудников, то бишь позволила себе переместиться к врачу. Но бывают ли вообще дни, подобные спокойным водным процедурам в Бад-Вёрисхофене^{389}? Ни единого. Хочется надеяться, что, по крайней мере, нобелевский лауреат отдохнул без помех и вновь обрел голос. Вообще-то ему повезло с людьми, работающими здесь. — Клеменс Мерк, директор отеля «Брайденбахер хоф» со времени его нового открытия, снова вышел из своего кабинета в осиротевший предбанник. Секретарша, вообще-то истинная скала среди морских волн, в самом деле стала жертвой несчастного случая, как сообщил мальчик-посыльный, живущий с ней по соседству. Накануне, когда она возвращалась домой, колесо ее велосипеда застряло в трамвайных путях — что, наверное, случается нередко, — и бедняжка упала, ударившись плечом… слава богу, не прямо о мостовую, но о сумку, слетевшую с руля.

И все-таки: как теперь без этой военной вдовы, безупречно составляющей расписание деловых встреч, узнать, когда к нему пожалуют господа из «Коллегии дюссельдорфских дураков», чтобы заранее обговорить детали своего великолепного заседания^{390}? До полудня, да. Но в котором часу?

Директор бегло просмотрел стопку документов, лежащих на столе секретарши, принялся выдвигать ящики, но не обнаружил в них ни рабочего календаря, ни, что было бы еще лучше, черной книжечки с записями, сделанными чернилами разных цветов, в соответствии со степенью важности. Возможно, Безенфельдт их спрятала в какое-нибудь особо недоступное место. Или они у нее в сумке — и она, как только вспомнит об этом, их с кем-нибудь пришлет. Есть такая надежда. Во второй половине дня у него встреча в Доме художника. Крайне важная (из-за предстоящего гала-обеда). Но когда? В пол-третьего? В четыре?