Королевская аллея - [129]
Слегка дотронувшись до локтя Клауса Хойзера, Томас Манн кивнул в сторону двери, ведущей в сад. Они направились к ней — опустив головы, молча. Томас Манн заметил зашнурованные ботинки Клауса, никак не подходящие к смокингу… зато памятные ему еще с 1927 года; собственные его туфли двигались рядом, посверкивая черным лаком. Толпа перед ними расступалась, какой-то господин поспешно смахнул с губ пивную пену, некая дама бросила на писателя восторженный взгляд… Эрика Манн отошла от пастора, ее брат отделился от высокого стола. Оба теперь последовали — на расстоянии — за этой парой.
— Благодарю вас за присланную в Азию весточку.
— Вы еще прежде с такой наблюдательностью описали для меня ваш переход через Красное море. Дремотное скольжение парохода сквозь раскаленное марево, верблюдов на египетском берегу.
— Днем нельзя было оставаться на палубе. Человек просто плавился. Чтобы я мог прогуляться по суше, первый офицер «Хайдельберга» одолжил мне тропический шлем.
— Так-так, новый Лоуренс Аравийский…
— Да какое уж там… Я плакал каждую ночь от тоски по дому, но все-таки хотел плыть дальше.
— А я тогда впервые переселился на чужбину, в Швейцарию. Что тоже, поверьте, не было радостным путешествием.
— Ваша открытка глубоко меня тронула. Вы писали, что все невзгоды вскоре закончатся.
Томас Манн тяжело вздохнул:
— Они только начинались.
— Почта из Европы, мало того — от вас. Я эту открытку повсюду показывал, всем голландцам. Вы уж простите.
Томас Манн только махнул рукой.
— Я сам в какой-то момент хотел уехать на Новую Зеландию. Представь! Боже, думал я: один, окруженный лишь овцами, я наконец почувствую себя свободным… Но… Где там жить и как — с немецким языком среди колонистов из лондонских пригородов? Немыслимо, я просто позволил себе поиграть с сумасбродной идеей. Персоны, писатели, которые стоят на скале, на ветру, и высматривают в море китов, — они не такие, как я. Я все-таки должен поддерживать в порядке наш дом. Он большой, почтенный, но всякие уроды и демоны все еще хотят его разорить. Так что мне пришлось остаться и по-прежнему нести эту непростую вахту.
Клаус Хойзер кивнул, не без робости.
— Вы с этим мастерски справились. А теперь еще и фильм по вашей книге показывают.
— Он меня изрядно позабавил. Принц Клаус-Генрих, по моему разумению, кажется излишне простодушным. Зато актриса Лойверик, в роли Иммы Шпельман, прекрасно галопирует на коне. Может, когда-нибудь, с Крулем, получится лучше. И потом, Эрос, который хочет управлять любовью — нравится это кому-то или нет, — должен быть поводом для всего, что происходит, а уж для происходящего на экране — тем более. Там, где мучаются друг с другом не восприимчивые к Эросу люди, смерть уже чувствует себя как дома.
Они достигли края террасы. За их спиной гости теперь более непринужденно наслаждались напитками, а впереди, до самого фонтана, простирался темный сад.
— Потом контакт оборвался. — Клаус Хойзер не был уверен, стоит ли ему спускаться с верхней ступени лестницы, ведущей в парк.
Томас Манн вдохнул ночной воздух.
— Так прямо взял и оборвался?
Фрачное ли плечо случайно и едва ощутимо прикоснулось к ткани смокинга, или рукав Клауса — к писательскому фраку, уже не разберешь.
— Я вам должен…
Томас Манн вопросительно взглянул на него.
— Хочу быть вполне откровенным: меня попросили передать вам книгу вашего сына, чтобы вы оценили ее.
«Ах», вырвавшееся у писателя, не поддавалось истолкованию.
— Только не пересказывайте ему мои слова. Он даже отчеркнул некоторые места, чтобы я зачитал их вам как особо удачные. И я в самом деле нахожу, что его книга очень хорошая. Неужели вы не хотите благословить его… я имею в виду, хоть немного поощрить?
Томас Манн казался умеренно озадаченным.
— Голо ведь и не собирается стать писателем, а только — историком-рассказчиком.
— Это несколько успокаивает.
Хойзер вложил брошюру «О духе Америки» в руки Отцу.
— И еще я бы хотел кое-что… — пробормотал он, очень стесняясь.
— Ну давай. Ты имеешь право.
Клаус был тронут этой вновь проснувшейся доверительностью.
— Дело в том, что мы подверглись нападению со стороны некоего профессора.
— Милая история, — откликнулся Томас Манн. — Это что же, новый тип ученого?
— Он ваш крестный… то есть, я хотел сказать, крестный вашей дочери Элизабет.
— Бертрам?
— Он здесь. Он когда-то был, как он говорит, вашим другом и даже советчиком. — Писатель не проявил никакой реакции. — В 1933-м он сжигал книги и писал стихи о грядущей победе арийской расы.
— Жуткую трескотню. Чего еще можно ждать от шовиниста с академическим образованием?
— Теперь он раскаивается, думаю я, и мечтает о примирении.
— Когда-то он был разумным человеком.
— Вы сразу узнаете его по берету или по сломанным очкам.
— Куда девалась красота?
— Хотите, рядом с вами сядет Анвар? Он замечательно пахнет.
Томас Манн удивленно поднял брови, затем улыбнулся.
— Пардон.
— Для романа о Лютере, — вздохнул писатель, — я вряд ли смогу использовать это индонезийское чудо.
И предложил сигарету из своего портсигара, а Клаус Хойзер дал ему прикурить.
Вступительное слово обер-бургомистра Гоккелна оказалось приятно кратким. Кельнеры уже спешили от кухни к столу и обратно. В то время как многие гости, присутствовавшие на фуршете, уже разошлись по домам (а другие расселись за столиками на террасе «Этюдника» и болтали теперь более непринужденно), почетным гостям, оставшимся в зале, подавали фазанье консоме в чашках из отеля «Брайденбахер хоф». Свет отбрасывал матовые блики на посуду и новый паркет. На подмостках, судя по всему, вскоре должно было начаться какое-то музыкальное действо.
Автобиографический роман «Портрет Невидимого», который одновременно является плачем по умершему другу, рисует жизнь европейской богемы в последней четверти XX века — жизнь, проникнутую духом красоты и умением наслаждаться мгновением. В свою всеобъемлющую панораму культурного авангарда 1970–1990-х годов автор включил остроумные зарисовки всех знаменитых современников, с которыми ему довелось встречаться, — несравненное удовольствие для тех, кто знаком с описываемой средой. Перед читателем разворачивается уникальный портрет эпохи, культивировавшей умение превращать жизнь в непрерывный праздник, но вместе с тем отличавшейся трагическим предощущением заката европейской культуры.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.