Королева красоты Иерусалима - [91]

И Луна, которая смертельно боялась, что сестра не согласится выслушивать ее секреты, поклялась молчать.

Назавтра после занятий Рахелика ждала Моше Алалуфа за воротами школы. Не говоря ни слова, он подал ей знак идти рядом. В отличие от вчерашнего дня, когда он говорил не умолкая, сегодня он молчал. На Кинг-Джордж Рахелика почувствовала легкий укол в сердце, когда они поравнялись с домом, который совсем недавно был ее домом. Они прошли мимо городского сада и зашагали в сторону Рехавии.

На улице Рамбам они вошли в скверик. Моше взял ее за локоть и повел к одной из скамеек. Как только они сели, он схватил ее за плечо и крепко обнял. Сердце у Рахелики замерло, она дрожала от волнения и от предчувствия того, что должно случиться. А он прошептал ей на ухо:

– Сделай вид, что ты со мной целуешься.

– Сделать вид? – Рахелика была сбита с толку. – Что ты имеешь в виду?

Но он не дал ей договорить и крепко прижался губами к ее губам. Она хотела поцеловать его по-настоящему, но поняла, что он действительно только делает вид, будто целует ее. Разочарованная, она оттолкнула его и отодвинулась на другой конец скамейки.

Моше придвинулся к ней и прошептал:

– Что ты делаешь?

– А ты?

– Ты что, не видела, что прошли анемоны?

Он вытащил из кустов бумажный рулон и жестяную коробку.

– Вот листовки, – прошептал он, – а вот клей. Будем клеить их на деревья и на дома.

– А что мы будем делать, если пройдут анемоны? – прошептала испуганная Рахелика.

– Будем держать их вот так, между тобой и мной, и прижиматься друг к другу! Они не обратят внимания, я делал это уже сто раз, – проговорил он тоном, который должен был вселить в нее уверенность, но вселил только страх.

Той ночью анемонов больше не было. Не было нужды обниматься и целоваться, словно влюбленным, на скамейке в парке. Они расклеили листовки и постарались убраться оттуда побыстрее. Когда они дошли до Шаарей-Хесед, Моше попрощался с ней возгласом «Только так!» и ушел. Даже не предложил проводить ее домой. Разочарованная и сердитая, она бегом направилась в Охель-Моше и, только войдя в дом, сумела отдышаться. – Что случилось, керида, почему ты так дышишь? – спросила Роза.

– Я бежала. На улице темно, я бежала от страха.

– Может, это и вправду опасно, эти твои вечерние занятия? Может, не надо в такие времена учиться?

– Мама, хватит уже! – заявила Рахелика тоном, который обычно был ей не свойствен.

Роза осталась стоять с открытым ртом.

– Прости, пожалуйста! – поспешно извинилась она перед матерью.

Что с ней происходит? Она сама себя не узнает: целуется с посторонним парнем, расклеивает по ночам листовки, удирает от анемонов, грубит матери… Нет, эти игры не для нее, с завтрашнего дня она перестанет расклеивать листовки.

Но она не перестала – ни назавтра, ни на следующий день.

Теперь Рахелика действовала в юношеской подпольной группе и все чаще пропускала из-за этого занятия. Она не думала о том, что случится, если об этом станет известно отцу, не хотела думать; она хотела расклеивать листовки, хотела делать вещи еще более захватывающие, еще более опасные, о которых говорят только шепотом и под большим секретом.

Вот и на этот раз она не была знакома со своим напарником, с которым отправилась на задание. Парень в очках, не слишком разговорчивый. Они шли держась за руки, как им было велено, два чужих человека, притворяющиеся влюбленной парочкой. Он зацепил своим мизинцем ее мизинец.

– Так ходит мой брат-кибуцник со своей подругой.

Это была единственная фраза, которую он сказал.

Они шли в молчании, пока не дошли до улицы Ха-Невиим и остановились возле английской больницы. Напротив, им сказали, есть небольшой садик у дома, в котором когда-то жила поэтесса Рахель[88]. Там под статуей их будут ждать листовки и клей.

С улицы в сад вели четыре ступеньки. Листовки и клей они нашли сразу же, даже не пришлось притворяться целующимися. Им было велено расклеить листовки на Кикар-Цион, рядом с кассами кинотеатра, чтобы они бросались в глаза каждому, кто придет покупать билеты.

Они шли быстро, чтобы успеть до наступления комендантского часа, но не успели. В ту минуту, как они проходили мимо дома доктора Тихо по улице ха-Рав Кук, проезжавшие машины британской полиции возвестили комендантский час.

Уже несколько недель она расклеивала листовки после занятий, но ни разу не попадала в комендантский час. Дома она говорила, что ходит к Тмиме, чтобы вместе готовиться к экзаменам.

Поначалу отец был против:

– Нечего тебе делать в такое время на улице!

– Но, папочка, когда же мне заниматься? Я работаю в лавке почти до вечера, сколько же времени мне остается?

На ее счастье, отец поверил ее словам. Вот только что будет, когда подойдет время экзаменов? Когда она успеет подготовиться?

Наклеивая листовки на деревья и на стены домов, Рахелика ощущает адреналин в крови, пьянящую смесь воодушевления и страха. Она чувствует, что выполняет важную миссию, участвует в Сопротивлении, и это заставляет ее забыть доводы рассудка. Никто ведь не поверит, что она, пай-девочка, никогда никому не доставлявшая хлопот, послушная, ничуть не похожая на Луну, которая то и дело впутывается в неприятности из-за вечного вранья, – что она расклеивает листовки «Эцеля».