Королева красоты Иерусалима - [48]

Нисим уже был в Америке, ему удалось уплыть на пароходе из Яффо, а Рахамим прятался каждый раз в другом месте. Он поклялся, что не станет служить в турецкой армии, даже если его повесят. Большая война[56] была в самом разгаре, турки все время похищали еврейских детей и насильно забирали их в армию, ни один из них не вернулся домой живым. Ни одна мать больше не видела своего ребенка после того, как турки его похитили. Рахамим, которому было пятнадцать лет, твердо решил не служить в турецкой армии даже ценой собственной жизни. Слухи о лагерях, которые турки устроили для схваченных ими еврейских дезертиров, достигли Иерусалима. Рассказывали, что один такой лагерь есть возле Хайфы, туда свозят еврейских дезертиров и от восхода солнца морят их непосильным трудом, как при египетском фараоне, – до полного изнеможения. Несчастные дезертиры строят для турок, будь они прокляты, большую железную дорогу и мрут от тяжелой работы, от голода и болезней и, конечно, от побоев.

Роза никому не рассказывала о той ночи. Месяц спустя после того, как турки ворвались в их дом, посреди ночи кто-то постучал в дверь. Родители проснулись, открыли, и тогда раздался крик, разорвавший ночную тишину квартала Шама: мать, которая была уже очень больна, упала без чувств на каменный пол, а она взяла на руки перепуганного Эфраима, пытаясь понять, что происходит.

Под утро, когда солнце начало подниматься из-за гор, они всей семьей, сопровождаемые соседями, пошли тихой процессией от квартала Шама до Дамасских ворот в Старом городе. И на площади перед Дамасскими воротами Роза увидела брата. Она никогда не забудет этой картины: Рахамим висит на столбе, голова упала на грудь, его кудри, которые она так любила, запорошены пылью, красивые глаза закрыты, длинное худое тело безвольно повисло, словно тряпичная кукла. Эта картина впечаталась в ее мозг на веки вечные.

Назавтра в газете была напечатана фотография, и хотя Роза не умела ни читать, ни писать, но она постояла у Яффских ворот, прося милостыню, и за ту мелочь, что бросили ей прохожие, пошла купила газету и вырезала фотографию повешенного Рахамима. До сих пор эта фотография хранится у нее в потайной шкатулке, вместе с маминым медальоном из голубого камня в золотой оправе. Когда-нибудь, когда Рахелика выйдет замуж, она отдаст ей и медальон, и фотографию повешенного Рахамима. Рахелика будет беречь то, что важно и дорого Розе.

Когда-нибудь она, может быть, расскажет о Рахамиме и о той ночи, но не сейчас. Никто об этом не знает, кроме Эфраима, но он же все время пьяный, не помнит даже, как его зовут. Вскоре после того, как повесили Рахамима, умерли родители, один за другим, от проклятой болезни и – так говорило ей сердце – от горя. Не прошло и недели с их похорон, как заявился мухтар и потребовал, чтобы они с Эфраимом ушли из дому. Ей было десять, Эфраиму пять, и идти им было некуда. Роза собрала в узелок немного одежды, взяла брата за руку и пошла в сторону Нового города, понятия не имея, где они проведут эту ночь.

Грязные и оборванные, брели они по улицам, как и множество других беженцев, которые ходили с места на место, ища, где бы переночевать. Как сможет она, десятилетняя девочка, справиться с жизнью, если люди в возрасте, ее покойные отец и мать, не сумели?

Уже настала ночь, когда они пришли в Нахалат-Шива: там жила семья ее дяди, маминого брата. Она постучала, дядина жена открыла и изумленно воззрилась на двоих детей, стоящих в дверном проеме:

– Дио санто, что вы делаете здесь в такой час?

– Мухтар выгнал нас из дому, и нам некуда идти, – ответила Роза.

– И вы пришли сюда? Тут места для моих детей едва хватает, куда я вас дену? На шкаф?

– Кто там? – послышался дядин голос.

– Это я, дядя, – ответила Роза, – и Эфраим. Мухтар выгнал нас, нам негде ночевать.

Дядя подошел к двери.

– Ну что же ты держишь их на улице, впусти их в дом, – велел он жене, которая даже не пыталась скрыть своего недовольства.

Если бы только она могла, захлопнула бы дверь перед самым нашим носом и вышвырнула бы на улицу, как собак, думала Роза.

Пятеро их детей спали вместе на холодном бетонном полу, сбившись в кучу на соломенном матраце. Они не проронили ни звука, увидев своих кузенов, явившихся посреди ночи.

– Будете спать с ними, – распорядился дядя, и в первый раз за этот день Роза вздохнула с облегчением. Правда, два дня спустя они с Эфраимом снова оказались на улице. Жена дяди ни в какую не соглашалась оставить их в доме.

– У нас самих не хватает еды, чтобы накормить детей, как мы прокормим еще два рта? – кричала она.

После бурных ссор и пререканий ее муж сдался, и, хотя был абсолютно нищ, все-таки сунул Розе немного денег, после чего предоставил осиротевшим детям своей сестры идти своей дорогой.

Роза справилась. Конечно же, она справилась. Она всегда умела твердо держаться на ногах. С того дня, как умерли родители, она знала: надеяться можно только на себя и ни на кого другого. До тех пор, пока проклятые турки не ушли из страны, они с Эфраимом жили впроголодь. Она ходила на рынок, подбирала валявшиеся на грязном тротуаре овощи и фрукты, которые оставались, когда торговцы заканчивали работу, и еще просила милостыню, моля, чтобы добрые люди сжалились над ней и ее маленьким братом. А тот всегда сидел рядом с ней и молчал. Эфраим никогда не плакал, не жаловался, этот пятилетний ребенок понимал: даже если он заплачет, никто ему не поможет.