Королева красоты Иерусалима - [49]

И вдруг в один прекрасный день случилось чудо, и после более чем четырехсотлетнего владычества турки ушли из страны. Роза никогда не забудет запряженных волами повозок, которые двигались по улицам Иерусалима, везя убитых и раненых турецких солдат, не забудет криков раненых, умолявших о помощи. Ей не было их жаль, ни слезинки не пролила она по этим сукиным детям. Дорога, которая вела от улицы Яффо до железнодорожной станции на улице Бейт-Лехем, была запружена повозками, автомобилями и турецкими солдатами, которые в суматохе метались, как крысы в западне, из кожи вон лезли, чтобы забраться в поезд и унести ноги. Они бросали при этом оружие, а некоторые даже пытались продать его арабам. Роза стояла и смотрела на эту суматоху, крепко держа Эфраима за руку. Люди разбегались в страхе перед бомбами, падавшими на город, магазины на Яффо были разгромлены и разграблены, смертельный ужас царил на улицах, – но она не боялась. Она ждала, когда последний из ненавистных турецких солдат сядет в поезд и уедет, чтобы больше не вернуться.

И тогда пришли англичане. О, какая это была радость – когда англичане вошли в Иерусалим, чтобы освободить их от ига турецкой солдатни! Британцев встречали так, как встречают героев, и Роза громко приветствовала их вместе с огромной толпой. Она двигалась со всеми в направлении улицы Яффо, крепко держа за руку Эфраима, чтобы он не вырвался и его не затоптала толпа. И она видела своими глазами, как генерал Алленби спрыгивает с коня и пешком идет к Старому городу, где его встречает мэр Иерусалима Аль-Хусейни. Слава Всевышнему, говорили в Иерусалиме, это ханукальное чудо! Но где там… Очень скоро англичане показали свое настоящее лицо. Им не удалось совладать с хаосом, который воцарился после ухода турок. В Иерусалиме осталось три тысячи детей-сирот, брошенных и голодных, таких как они с Эфраимом, и девочки ублажали британских солдат, чтобы прокормиться.

Роза и сама не раз подумывала: а не начать ли ей тоже продавать свое тело, чтобы им с братом было что есть? К счастью, мама ее правильно воспитывала и учила прежде всего беречь свою честь. И вместо того чтобы пойти с английскими солдатами, чтоб им пусто было, она пошла к их женам, которые приехали в Палестину вслед за мужьями, и предложила убирать их дома. Лучше уж мыть нужники англичан, чем превратиться в их подстилку.

А теперь, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, она сеньора Эрмоза. У нее просторный дом с красивым ухоженным садом в Охель-Моше, у нее три дочери, чтоб они были здоровы, и муж – крупный торговец, уважаемый человек, самый уважаемый в сефардской общине. И тот, кто видел ее тогда, когда она мыла уборные или ночью на рынке подбирала с земли овощи и фрукты, не поверил бы, что эта несчастная девочка, эта маленькая нищенка превратилась в сеньору Эрмоза.

Габриэль укладывает чемодан перед поездкой в Бейрут. Он всегда пакует чемодан сам, не дает Розе складывать его вещи.

– У меня свой порядок, – говорит он. – Не люблю, когда другие в него вмешиваются.

И она уступает, как уступает всегда, даже если его привычки кажутся ей странными. Все жены в их квартале, как только мужья входят в дом, сразу же подогревают для них тазик и моют им ноги. Габриэль ни разу в жизни не согласился, чтобы она вымыла ему ноги. Она тоже греет ему тазик, но моется он сам. И он никогда не восседает в кресле, как эфенди, ожидая, пока его обслужат. Хочет кофе – встает и варит себе сам, хочет чаю с мятой – сам себе заваривает. С трудом соглашается, чтоб она вышла во двор нарвать мяты или шалфея. Стыд, стыд-то какой, говорила себе Роза, мало того что он бегает за дочками по двору – не хватает еще, чтобы кто-то увидел, как он сам себе рвет мяту. Иногда ей казалось, будто из-за того, что он пренебрегает супружескими обязанностями и не приходит к ней ночью в постель, ему перед ней неловко; он чувствует, что не заслуживает, чтобы она за ним ухаживала.

А теперь он укладывает вещи в чемодан, и, по мере того как чемодан наполняется, она сама пустеет, силы покидают ее, терпение покидает. Он складывает брюки, складывает рубашки, и каждая складка оставляет вмятину у нее на сердце. Почему, о господи, ну почему? Почему он так делает? Почему не дает ей быть женой? Своим молчанием он медленно ее убивает. И все так вежливо, обходительно, тихо… Напряжение можно резать ножом. Роза замерла в ожидании: пусть скажет хоть слово, пусть попросит ее о чем-нибудь, она бросилась бы выполнять его просьбу. Но он ни о чем не просит, он продолжает паковать вещи, как будто ее нет рядом, как будто он один в комнате.

Внезапно он поднимает глаза и говорит:

– Роза, что ты тут стоишь как истукан? Пойди на улицу, посмотри, где девочки.

Чемодан уже уложен, девочки играют во дворе. Сейчас – она знает – начнется спектакль: как только Луна увидит, что Габриэль стоит с чемоданом у двери, она примется плакать. Девочке десять лет, а плачет как маленькая. Бросается на землю: «Папа, папочка, не уходи!» Сестры присоединяются к ней – и все вместе, хором: одна визжит, другая вопит, и битый час не оставляют своего папу в покое, виснут на нем, хватают за ноги, Луна одной рукой держит его за руку, а второй вцепляется в дверь и не дает ему пройти. Надо же, дивится Роза, сколько сил у этой фляки, встала как стена между отцом и дверью. И Рахелика плачет, и маленькая Бекки плачет – сама не знает почему, но раз сестры ревут, так и она не отстает. А Габриэль – у него сердце разрывается, и если они не уймутся, он опоздает на поезд. И пока Роза не придет на помощь и не оторвет от него Луну силой, он не может выйти со двора. Он даже не прощается с Розой, он уже на улице Агриппас, там его ждет такси, которое отвезет его на вокзал на Дерех-Хеврон, и оттуда поездом до Яффо, а после короткой остановки в Тель-Авиве он сядет на пароход и поплывет в Бейрут.