Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [69]

— Луи, нам нужны оригиналы. Нам не нужны фейки!

— Боже, помилуйте, — взмолился Луи, — ведь на этих плёнках не речь, а каша… Видите ли, дело в том, что мистер Хрущёв вышел из низов и он…

— Не волнуйтесь, это наша профессия. Доверьтесь нам. И везите плёнки.

Но недоверие к Луи сохранялось: издатели были прекрасно осведомлены об «операции Светлана», западная пресса уже вовсю писала о Луи как об экспортёре чужих рукописей и литературном пирате. Ведь может же быть, что всё подстроил КГБ, чтобы «спалить» Хрущёва, скомпрометировать и раздавить окончательно?

Надо было придумать, как Хрущёв может «авторизовать» сквозь «железный занавес» своё согласие на публикацию. Тогда родилась идея трюка, исходившего, по словам Сергея Никитича, от издателей, однако по почерку она была уж очень «луишной». Трюк состоял вот в чём: Никита должен был сделать нечто невероятно-специальное, что в обычной жизни не сделал бы никогда. И это будет знаком согласия.

И вот «друзья из Вены» присылают ему две шляпы: ярко-алую и чёрную с большими полями — такие бывший «первый» добровольно сроду бы не надел. Это был пароль. По обратному адресу следовало выслать фото Хрущёва с этими шляпами. И это был бы отзыв. Фотосессию отец и сын провели полуподпольно, введя в заблуждение домашних на даче, так как жена Хрущёва, Нина Петровна, была в крайнем удивлении от этой диковинной посылки. Одну шляпу он надел на голову, вторую взял в руку и так позировал сыну. Это и стало впоследствии мифологизированным «фото с двумя шляпами», о котором говорили, что, мол, «дурак ретушёр, подрисовав вторую, забыл стереть первую».

Пусть говорят. А издатели — успокоились.

Но это всё шпионские игры, а кому-то надо было делать адскую, каторжную работу «литературного негра» — отслушивать сотни часов хрущёвской говорильни, переваривать её, переводить на английский и превращать в читабельное повествование. Это происходило уже в Америке, куда в итоге доставили бобины. Зарывшись в бумагах по шею, ночами не вылезая из наушников, двадцатитрёхлетний Строуб Тэлботт за несколько месяцев совершил чудо.

Чудотворство свершалось под чутким надзором Луи и не обходилось без курьёзов. В пассаже про Мао Цзэдуна Хрущёв назвал его «пещерным марксистом», так как был уверен, что теоретическая часть у этого китайского экспериментатора хромает. Однако Тэлботту послышалось «песчаный». Облазив все возможные словари и не найдя толкования, он позвонил Луи. Тот, осознавая, что уточнять у автора — целая долгая история, на ходу сочинил объяснение: мол, песчаный — «стоящий на песке», нестойкий, колеблющийся. Так и пошло в тираж.

За второй конфуз можно спросить уже не с Тэлботта, а с Шехтера, представлявшего Time Life, и уж точно — с Луи. Канон американской мемуаристики предполагал рассказ автора о детстве и молодости, и два товарища, подражая хрущёвскому стилю, сели дописывать за него. Интернета с его бульварными сайтами тогда не было, и имени первой жены Хрущёва — Ефросиньи — взять им было неоткуда. Кто-то где-то слышал: вроде Галина. Так и написали. «А так как это подавалось за текст, надиктованный отцом, — вспоминал позднее Хрущёв-сын, — получалось, что он забыл имя собственной жены».

Но неприятности с КГБ всё же были: про мемуары прознал Брежнев и заволновался, что от озлобленного Никиты достанется и всему нынешнему Политбюро, и его другу «да-ра-хому Фиделю», и «лично Леониду Ильичу». Брежнев, очевидно, попенял на это Андропову, который попал в сложное положение: открыто ослушаться шефа он не может, но и запретить публикацию — значит поступить «политически безграмотно», разжечь скандал на Западе.

Андропов выбирает типично аппаратное решение: напускает на Луи с Хрущёвыми Второе («заграничное») главное управление (ВГУ) КГБ, которому, судя по разрозненным фактам, не счёл нужным сообщить все обстоятельства, а лишь скомандовал: «Разобраться и доложить!». Разобрались. Машинистка, которую Хрущёв-младший нанял для стенографирования отцовских плёнок (до их передачи Луи), очевидно, оказалась «радисткой Кэт» и печатала под копирку. Всё банально. Так хрущёвские мемуары «вторично» попали в КГБ, и Андропов со знанием дела отрапортовал, что хрущёвская писанина проверена, опасности не представляет.

Не представляла ли она действительно опасности для советского строя? На момент, когда подписывалась в печать, и когда ВГУ заправски перехватывало рукопись, нет. «На входе» же, на самих магнитных носителях, было всё же много лишнего. В наше время Сергей Хрущёв признавался, что с его молчаливого согласия Луи убрал отдельные пассажи про ракеты, тяготевшие к гостайне, кое-какие рассуждения о деле супругов Розенберг, достававших ядерные секреты, а также про тогдашних партийных боссов.

«Люди, которые нам помогают в КГБ, — вспоминает Сергей Хрущёв слова Луи, — не смогут нас прикрыть, если будут затронуты какие-то громкие имена. Ну и если Брежнев прикажет арестовать, то всё». И там кое-что было из текста изъято. Например, отец диктует: «Маршал Гречко на своих ходулях туда же бежит…» А маршал Гречко теперь министр обороны! То есть, я знал, что он убирал и как убирал».