Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [68]

Наивный Хрущёв не подозревал, что «посредник» уже давно поговорил с кем надо. Не стоит исключать, что Луи давно вышел на «готовность номер один»: печатать книгу без согласия семьи, либо же экстренно — в случае смерти Хрущёва. Закон жанра гласит, что если «экс-великий» забыт и устарел, то последний шанс дорого продать его «эксклюзив» — его смерть.

Составив подробный синопсис каждой плёнки (а для этого Луи потребовался не один помощник и, следовательно, солидные инвестиции в проект без гарантий прибыли), Луи снова вылетает в США, где встречается с давним приятелем, журнальным издателем Parade Magazine Джессом Горкином. Того самого Parade, что закупался у Луи фотографиями Хрущёва в изгнании и что устраивал ему встречу с вице-президентом США. Старые связи оживали при первом же запахе денег.

В отличие от проекта «Аллилуева», в нынешнем Виктор не планировал продешевить. Эта сделка должна была стать одной из самых сверхприбыльных в его жизни, сделав по-настоящему богатым человеком. Маржа превосходила норму прибыли после Великих географических открытий, но принцип был тот же: негры, ничего не стоившие в Африке, были хорошим товаром в Америке. Копеечный опий в Индии взлетал до небес в Китае. Или наоборот, бесценный Тарсис в Москве становился нулём при переброске в Европу. Голос забытого генсека, стоивший не дороже груды пластмассовых бобин в СССР, шёл по цене опия на Западе.

И ни один закон Виктором Луи не нарушен!

Parade тем не менее (или — поэтому) отказывается от проекта ввиду дороговизны: Луи не хочет делать скидок. Горкин не в обиде и советует отнести мемуары в издательский концерн Time Life, которому принадлежит небезызвестный Time Magazine. У концерна, к счастью, оказался в наличии московский представитель — Джерольд Шехтер, которому Луи отрекомендовали лучшим образом. Идея понравилась. Шехтер, в свою очередь, советует переговорить с молодым образованным сотрудником концерна Time Life, будущим монстром публицистики.

Впервые этот вдумчивый, цепкий молодой человек приехал в Москву зимой 1968 года по студенческой путёвке. Оказалось, много в этом звуке для сердца не только русского слилось: парень после месячной побывки был очарован столицей страны, простиравшейся «с южных гор до северных морей». И он снова запрашивает визу летом 1969-го, но уже как стажёр Time Magazine. Любопытно, что вслед за ним, всего-то через несколько месяцев, в Москву подтянется его roommate[50] по Оксфордскому университету, будущий сексапильный президент США Билл Клинтон, который проведёт в Союзе зимние каникулы на стыке 1969–1970 годов.

А самого юношу звали трудноватым именем Строубридж, хотя все его звали просто Строуб. Строуб Тэлботт. При Клинтоне он станет заместителем Госсекретаря США. Но зачем Луи нужен этот юнец, только слезший со студенческой скамьи? Оказалось, нужен. Говорят, он хорошо знает русский, интересуется идиомами, фольклорными оборотами, жаргоном. Крайне усидчив — может методично чуть ли не в прямом смысле прогрызть гранит науки. Ну а уж с расшифровкой надиктованных плёнок и редактированием текста справится, как орехи нащёлкает.

Где-то на излёте 1969-го Хрущёвы решились окончательно. В своей книге, да и в частной беседе Сергей Никитич обходит стороной последнюю каплю, которая склонила их в пользу публикации, туманно ссылаясь на то, что «надо было внести ясность в наши отношения с Луи, который постоянно возвращался к проблеме опубликования». Нет оснований не верить автору: они с отцом понимали, что с Луи процесс стал необратимым и этот фарш обратно в мясорубку они всё равно не затолкают — надо готовить и подавать на стол.

Но есть, впрочем, и ещё одна догадка: реставрируемый при Брежневе «полукульт» Сталина привёл к тому, что в декабре 1969-го «Правда» разродилась статьёй о покойном Сталине-полководце к его 90-летнему юбилею. А вот о живом Хрущёве, отметившем до того 75 лет, — ни строчки! «Злоупотребления культа личности» оценили более высоко, чем «ошибки субъективизма»[51]. А тут ещё похороны Ворошилова, на которые Никита решил пойти, несмотря на цыканье из ЦК: ни рукопожатия, ни приветствия, ни строчки в газете, что, мол, «присутствовал«…как не родной. Справедливая обида сподвигла старика на тот самый «знак посреднику».

Машина закрутилась в режиме форсажа.

Местом переговоров американцы назначили почему-то Копенгаген, а не Нью-Йорк, Цюрих или Лондон. Дома Луи сказал (видимо, особенно громко и раза три), что летит через Данию по делам в Токио. Сам же селится в шикарном копенгагенском Hotel d'Angleterre, где, по свидетельству очевидцев, секретничавших с New York Times, совместно с контрагентами «было употреблено много виски».

Это происходило, по данным New York Times, с 20 по 27 августа 1970 года: назойливым репортёрам, докапывавшимся до цели его визита, он ответил с глумливой невозмутимостью: «Я должен был лететь в Токио, но встретил друзей из Нью-Йорка и поменял планы».

С «друзьями» они сглаживали последние шероховатости. Конечно, нужно было окончательно сойтись в цене, но был и ещё один нюанс. Луи требовал анонимности, и американцы готовы были ему её гарантировать, согласившись до последнего момента называть записи кодовым именем «проект Джонс». О нём знали не более десятка человек. Но взамен требовали другого: Луи должен был отдать им все плёнки, причём оригиналы — никакие «расшифровки», «транскрипты» и стенограммы их не устраивали. Только что отгремел скандал с фальшивыми мемуарами Гитлера, да и от самого Луи можно было ожидать очередного «интервью с покойной тётей». То ли в шутку, то ли взаправду пересказывают такой диалог между Виктором и его визави: