Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [35]

Помимо садовника, нанимается приходящий персонал в дни фуршетов-банкетов. Поваров и поварят, по свидетельству друзей, меняли часто, так как они «злоупотребляли добротой Виктора» — видимо, всё же не добротой, а добром. Нанимаются водители, которые возят членов семьи и работают «челноками» для приезжающих и отъезжающих гостей: кого подбрасывают до метро, а кого и до дома. Приглашаются секретари и референты, которые помогают в работе непосредственно хозяину. Фигурировали в ваковском доме и женщины, выполнявшие функцию горничных. Мы не говорим о строителях, которые периодически делали ремонт; мастерах, вызывавшихся для починки автомобилей и целого выводка «литературных помощников», многим из которых Луи платил, даже когда они не работали, просто так, по дружбе.

Одним из таких «литработников» был Виктор Горохов, эрудит и интеллектуал, патологически не умевший зарабатывать деньги. Луи часто обращался к нему за услугами и вскоре начал платить ежемесячно, а не сдельно. Когда же в жизни Горохова появилась любимая женщина Марина, ставшая его женой, она поехала к Луи и ультимативно «сняла с довольствия» мужа, настояв на принципе «заработал-получил».

С прислугой Луи вёл себя не то, чтобы надменно, но — как барин. Как-то раз обратил внимание, что домашний работник Петя, выполнявший функции Дворецкого, стал лениться, и решил его «замотивировать». Подозвал и сказал: «Забыл тебе сообщить, Петь: я включил тебя в завещание». У бедного Пети глаза полезли из орбит — он начал работать, как проклятый, не подозревая, что хозяин ему, конечно же, наврал. «Я люблю издеваться над людьми, — любил говорить Луи, — и у меня это неплохо получается».

Если грубо, посетители «луёвой дачи» делились на три категории: «важняки», «просители» и «луята». О первых мы уже упоминали и ещё упомянем. В «просители» попадал небольшой, но заметный слой диссидентов и диссидентствующей творческой интеллигенции, которая была зачастую довольно труслива и лицемерна. Такие люди знакомства с Луи опасались, не афишировали, но всё равно к нему ехали: к середине 60-х Луи установил себя как «тайный канал» не только внешних коммуникаций, но и внутренних, между чекистами и подпольем. Первые через Луи, конечно неофициально, доводили до сведения проштрафившегося, в чём на самом деле состоят претензии к нему и что должно сделать (или не делать), чтобы заслужить прощение. Вторые отправляли назад «обратную связь»: на какие уступки готовы пойти и что обязуются более не делать. В этом амплуа Виктор функционировал по классической формуле «свой среди чужих, чужой среди своих»: каждая из сторон считала его близким по духу, но из другого лагеря, — и каждая потому до конца не признавала.

«Просители» панически боялись не Луи, не его опекунов, а прежде всего своих же, которые, прознав о контакте с «гэбэшным услужником», обдавали презрением и проклятиями, придавали анафеме. Потому, как любил выражаться сам Луи, «приезжали в темноте, просили шёпотом». Алгоритм поведения таких людей был Виктору хорошо знаком и изучен в деталях. При первом приезде они всем своим видом показывали, что отгорожены от него «великой китайской стеной»: вели себя гордо, даже вызывающе, подчёркнуто не прикасались к предложенным импортным напиткам, несмотря на то, что страшно хотелось глотнуть вместе с разлитым по даче Луи «воздухом свободы».

Держали оборону, как правило, недолго: Луи быстро удавалось сломать лёд, так как искусство переговорщика было ему божьим даром, развитым и натренированным в лагерях. Он искусно делал понимающую мину, солидаризировался с собеседником, первым позволял себе вольности, регулируя дозу и прекрасно зная, что нельзя переборщить — подумают, провокатор. Про «верхи» всегда говорил в третьем лице — «они», себя с гостем объединял в «мы», успешно расставляя маркеры: прошедшему через тюрьмы («отсиденту») тут же сообщал, что сам — «парень из ГУЛАГа»; сидящему «в отказе» еврею приоткрывал «страшную тайну», что сам полуеврей по матери; обиженному властью поэту или писателю с улыбкой говорил, что сам «только в одном марксист — как и Маркс, обожаю рыться в книгах».

Луи было невозможно не верить.

Наиболее любопытная группа посетителей — «луята», которые всегда у него были на подхвате, изображали закадычных друзей, прикармливались, причём в буквальном смысле слова — приезжали поесть, постепенно становясь «приживалами». Интеллигентский ум быстро подыскивал оправдание: мол, это своего рода «рента» за отсутствие творческих возможностей при тоталитаризме. Рента порой самовольно увеличивалась, явочным порядком, когда «друзья» воровали из дома Луи сигареты и видеокассеты. Может, конечно, это было бескорыстной клептоманией. «Лена, на обед сегодня ничего нет, — говорил Луи Кореневской. — Вырезку унесли в штанах».

Поскольку Виктор знал, для чего ему нужна дача, она быстро набрала обороты и заработала на пределе пропускной способности, если учесть, что это был всё-таки жилой дом. «Дом приёмов Виктора Луи», «международный пресс-центр», — так говорили о вроде бы обычной подмосковной даче внешне неприметного советского журналиста. Сначала произносили с шутливым пафосом, потом всё серьёзнее и серьёзнее, а в наше время люди, слышавшие о Луи краем уха, без тени сомнения обрисовывают настоящий пресс-центр со штабелями факсимильных аппаратов, мониторов, принтеров, микрофонов и чуть ли не с залом для пресс-конференций.