Король Чернило. Том 1 - [7]

СВЯЩЕННИК [сдавленным голосом]. Покажитесь-ка мне, трусы! Вы согрешили против своего хозяина и против Господа Бога и понесете заслуженное наказание.

[Он разжимает кулак, растопыривает пальцы и продолжает взирать на них.]

Вот вы где, мои гадкие дружки, моя злосчастная пятерня. Вы терлись среди дурного общества. Думаете, мне неизвестны все ваши увертки и хитрости? Мне понятны личные проблемы каждого из вас. Глубоко понятны. Все дело в дурном обществе, в вас самих — вы развратили друг друга. Я надеялся, что вы усвоите урок, но вы зашли слишком далеко, слишком. Назад дороги нет. Я уже проучил ваших сотоварищей [потирает культю, на которой закреплен топорик]. Но вы были глухи — вы внимали только друг другу. Но сейчас вам придется выслушать меня... ВЫ ЗА ВСЕ ЗАПЛАТИТЕ. Милосердие в настоящий момент неуместно, блудная длань!

[Он заносит топорик для удара.]

НУ, ДЕРЖИТЕСЬ!

[Опускает топорик, отрубая первый палец.]

Я караю тебя ОБВИНИТЕЛЬ! Указательный палец, наказательный палец. Ныне отпущаеши тебя—надменное стрекало, никогда более не завлечешь ты меня в безвыходные тупики чужой вины. Никогда более не тыкать мне тобой злобно и обвиняющее, принимая на себя бремя грехов человеческих. Никогда больше не будешь ты многозначительно покачиваться в воздухе, когда душа моя охвачена терзаниями и сомнениями — никогда, никогда!

[Он опускает топорик снова, отрубая второй палец; раздается неприятный тупой стук.]

Это тебе ТВЕРДАЯ КОСТЯШКА — средний палец — опорный столб — вертикаль креста — податель жизни и глава всему. Скатертью дорожка тебе и твоим жестоким урокам. Дьявольским урокам жизни. Да и жизни такой — тоже скатертью дорожка, усвой это, ТВЕРДАЯ КОСТЯШКА — зачинщик раздоров и психопат. Я сказал — скатертью тебе дорога. Даже и после смерти тень твоя будет преследовать меня.

[С жуткой гримасой на лице отсекает третий палец.]

Это ПЕРЕКРЕСТЬЕ, обагренное кровью лживости и коварства. Это — священное основание. Это — каменная церковь, бесплотная, бездушная и немая. Как часто губы мои примерзали к твоим стенам, а ноги примерзали к твоему полу! Будь ты проклята, хладная домовина — присоединяйся к твоим падшим дружкам!

[Вновь заносит руку.]

И, наконец, КОРОТЫШКА...

[Опускает топорик. ]

...имя которому — ЖЕЛАНИЕ: я плющу тебя за плоскую похоть. Я отлучаю тебя от церкви, коротышка. Сокрушаю стену между лезвием и плотью. Искушавшие меня изгнаны... НЫНЕ МОГУ Я ДАТЬ СЕБЕ ВОЛЮ, НЫНЕ МОГУ ПОГРЯЗНУТЬ В ПОРОКЕ.

[Он подносит кровоточащую культю к лицу.]

Большому же пальцу надлежит остаться, дабы я мог и далее клеймить, предостерегать, карать, бесцеремонно вмешиваться, оскорблять — короче говоря, соваться в каждую дырку.

[Священник падает в обморок.]  

ЗАНАВЕС

перевод Илья Кормильцев

ИГРА С ОРУЖИЕМ №3

В глубине ярко и безвкусно освещенной сцены молодой человек крутит девушку с завязанными глазами [громко]. Девушка спотыкается, визгливо смеется, опять спотыкается [ужасно глупое зрелище!], а затем, приоткрыв рот и беспрестанно хихикая [руки вперед], неуверенно идет в сторону молодого человека. Когда она оказывается на расстоянии вытянутой руки от него [Это ты, Томми? Хи-хи!], молодой человек вставляет ствол «кольта» сорок пятого калибра девушке в рот и вышибает ей выстрелом мозги. Рой Орбисон начинает петь «Pretty Woman»...  

ЗТМ

перевод Илья Кормильцев

ПАЛАТА НЕОТЛОЖНОЙ ТЕРАПИИ 23:45

Палата неотложной терапии госпиталя «Вифлеемская звезда» субботней ночью. Часы на стене показывают 23:45. Сегодня не самая худшая ночь: на шесть-семь пациентов приходится где-то около пятнадцати конечностей. Главный герой: его голова обмотана бинтами, из-под которых ручьями течет кровь. В ярком безжизненном свете белых ламп мы следим за тем, как вытекает где-то около пяти литров. Главный герой кренится на бок и падает. По сцене постоянно носятся медсестры — их каблучки постукивают, ягодицы крепко стиснуты. Медсестры очень заняты. У них нет времени.  

ЗАНАВЕС

перевод Илья Кормильцев

Я И МЭЙН КЕЛЛИ [В ЗАПОЕ]

Действие разворачивается в пустом вагоне, стоящем на путях в железнодорожном отстойнике. Вагон пуст, если не считать гнилой соломы на полу и навозных мух. На мне вонючий черный костюм, темные очки, склеенные изолентой, большая мятая шляпа. Я сижу, пьяный, держу в руках какую-то паршивую гитару, на которой осталось только две струны, и рассказываю свою жизнь двум таким же, как я, опустившимся отбросам общества. Время от времени я брякаю по струнам, чтобы подчеркнуть отдельные свои высказывания.

Я: [сквозь выбитые зубы] А сейчас я расскажу вам про Майна... про то, как мы с Мэйном Келли однажды были в запое. [Брямс!] Мэйн был парень видный собой... Плечи большие, руки большие, башка большая и сердце тоже очень большое. Да, мы были еще та парочка негодяев, особенно когда в запое. Нажирались так, что небу становилось тошно. Пили какую-то дешевую дрянь, и уж как начнем, так не остановишь. [Брямс!] Да... так вот, здоровый был этот гре-баный Мэйн Келли, что твой медведь-гризли... Этот подонок не пропускал ни одной юбки, а когда возвращался домой, так у него и на старуху свою тоже вставало. [Пауза] Да я знаю, что вы тут себе думаете... Все знаю... Это была настоящая мужская жизнь, ребята, настоящая мужская жизнь... Салли наливала нам пиво, а Нэнси подставляла жопу, и вот настало воскресенье, а пили мы уже сорок дней и сорок ночей, но, казалось, всего-то одна неделя пролетела. И что вы думаете, мы с ног валились как последние суки? Упились в хламину? В дым? Так, что и член не шевелится? Вы так думаете? А ВОТ ВАМ ХРЕН!!! Мы с Мэйном Келли по-прежнему были свежи как два огурчика, блудливы как два кобеля, и кулаки у нас чесались, и брюхо не бурчало, и были мы хороши собой, как два майских розана — такие мы были сукины дети, что ничто нас не брало. [Брямс!]