Коробейники - [34]

А ночью странная мысль поразила его: Валера Филин на его месте давно бы уже стал заместителем.

Он хорошо представлял Валеру в отделе: ухмыляется в бороду и ничего не делает. Все его любят. В Черепановске ничего бы не до­бился, вернулся бы пустым, и больше бы его в командировки не посылали. Лебедев поторопился бы найти пронырливого парня на его место, а Валеру в угоду Хохлову тут же двинул бы в свои за­местители. Вот уж был бы безопасный для него заместитель. Наташа была права: только разговоры о рыбалке с тестем, больше ничего.

Он подумал, что этому не так уж трудно научиться. Главное, что теперь он все понимает и, значит, все теперь пойдет иначе.

Утром же звонил телефон, мужские голоса в трубке требовали металл, надо было разбираться, громоздились на столе папки, завя­занные тесемочками, в скоросшивателях прилипали друг к другу листки папиросной бумаги с едва различимым слепым-текстом, взвол­нованная и потная Марья Григорьевна роняла карандаши, писались письма, заказывались междугородные разговоры, и не помнилось, не мыслилось понятное ночью, будто бы можно все это не делать. Требовался начальник автоколонны в автобусный парк номер два, требовались мастера в цехах, СКБ-3 приглашало на работу инженеров-конструкторов всех категорий, но жизнь уже определилась в чем-то основном. Уже поздно было начинать сначала, уже существо­вал долг за квартиру и уже не работала беременная Ляля; уже не тя­нуло ехать куда-нибудь далеко, где никогда не бывал; и пять лет спустя он работал на том же месте.

Глава четвертая

Сашкино четырехлетие решили отметить на даче. Закуски готови­ли дома. Белан взялся отвезти их на машине. С пяти утра Ляля, повязавшись передником поверх ночной рубашки, смолила кур на га­зовой плите, варила овощи и яйца, и квартиру заволокло чадом. В ком­нате Юшков втискивал в баулы и рюкзак бутылки, консервы, буханки хлеба и трехлитровые бутыли с соленьями. Вот-вот должен был при­ехать Белан, куры только начали подрумяниваться в духовке, в баулы ничего уже не лезло, и тут еще явился Игорь Кацнельсон. Ляля, на­тянув халатик, выскочила из кухни, ошалело улыбаясь: «Игорь, давно вас не видно было».

Год или больше она вынуждена была терпеть Кацнельсона, а так как душевной раздвоенности не переносила, то и старалась полюбить того, с кем приходилось смиряться. Юшков уже знал: чем меньше ей нравится человек, которого она должна привечать, тем приветливее будет она улыбаться, внушая себе приязнь. Он сказал: «У тебя что-то горит». Убежала, еще раз улыбнувшись гостю. Переигрывала.

Игорь Кацнельсон работал мастером на сборке задних мостов. Мастеру нужна луженая глотка, а он был тихим и болезненным. В ин­ституте отличался как аналитик и эрудит. Юшков бывал по делам снабжения на его участке и однажды увидел там на обкаточном стен­де задний мост, облепленный пьезодатчиками. Тонкие проводки тяну­лись в конторку мастера, к осциллографу. «Шумомер?» — спросил Юш­ков и угадал. Обкатчик, заправляя мост маслом, ухмылялся. Они, об­катчики, о работе шестерен судили на слух, по шуму: стучат, не сту­чат,— и не ошибались. С идеей шумомера Кацнельсон носился давно и наконец сумел заинтересовать ею кандидата наук из Политехниче­ского, того самого Шумского, который так подвел Юшкова. Шумскому прибор мог пригодиться для докторской диссертации. Однако тратить на него время Шумский не собирался. Он достал Кацнельсону осцил­лограф и пообещал, если прибор получится, поговорить о заочной ас­пирантуре на кафедре. Кацнельсону этого было достаточно, чтобы на­чать работу. Понадобилось для прибора — взялся изучать электрони­ку. Юшков в электронике не разбирался, а ухо у него оказалось не хуже, чем у старого обкатчика, диагноз по шуму он ставил безошибоч­но. У него тут же появились свои идеи по диагностике, выложил их однокурснику и не заметил, как втянулся.

Ляля не могла этого понять: ну сделают они с Кациельсоном при­бор — и что будет? Он сказал: «Считай, что я езжу на рыбалку». Ка­залось, что самое главное у них с Кацнельсоном есть: они нашли чело­века, которому нужна настоящая работа. А уж работать-то они оба могут сутками. Изредка Шумский появлялся на участке и торопил: «Да­вайте, ребята. Вы попали в струю, сейчас всюду занялись шумомерами, сейчас самое время». А потом охладевал, начинал избегать их и, бывая на заводе, не появлялся на сборке задних мостов. А потом снова начинал торопить.

Шумомер откликался на все шумы, даже подшипники стенда он «слышал», а до диагностики и через год было так же далеко, как вна­чале. Потому что каждый их шаг вперед приносил лишь новые вопро­сы, и, отвечая на них, приходилось уходить от главной задачи в сто­рону, строить новые приборы для побочных исследований, а те в свою очередь рождали новые вопросы, и дело начинало казаться безнадеж­ным. Будь они институтскими работниками, все это имело бы ценность исследования, но им нужен был только окончательный результат. Не­сколько раз они упирались в тупик и начинали все сызнова, и нако­нец Кацнельсон сказал: «Тут лабораторное оборудование нужно, вдво­ем кустарно это не осилить, надо кончать». Они сидели в его конторке, был обеденный перерыв второй смены, за стальной стенкой «забива­ли козла», последний вариант их прибора лежал в углу среди масле­ной ветоши, болтов и гаек, развороченные его внутренности торчали в разные стороны — трубки, панели, проводки с датчиками,— Юшкову был противен высокий, бабий голос Кацнельсона, но тот был прав. «Ну и черт с ним»,— согласился Юшков, удивляясь своей способно­сти всю жизнь делать одну и ту же ошибку — увлекаться работой. С тех пор они с Кацнельсоном не виделись.