Корни тамариска - [85]

Однажды скрестили сазы знаменитые ашики Ихсани и Шемси. Ихсани явно был впереди соперника, когда исполнял любовные песни. Он и выглядел самым романтичным из всех ашиков. Его большая, львиная голова посажена гордо, густая борода и черные волосы спускаются волнами на плечи и грудь, мощный лоб изрезан морщинами, четко обозначенный нос великолепен. Гипнотизирующий взгляд черных глаз заставлял слушателя верить, что Ихсани поет для него одного.

Когда же дело дошло до взаимных уколов и «издевательств», Шемси начал брать верх. Именно волны густых волос Ихсани стали наиболее легким объектом насмешки, потому что у них был тот же цвет, что и у шкур черных козлов. И в песне Шемси Ихсани превратился в козла, играющего на сазе. Публика покатилась со смеху, когда Шемси изобразил, как его соперник прыгал со скалы на скалу и ел нежную зелень деревьев, а потом попал к нему в руки. Шемси зарезал козла Ихсани, поджарил, а насытившись, сел отдыхать на мате, сплетенном из его волос, и заиграл на сазе нежную мелодию для возлюбленной Ихсани. Наконец, чувствуя полную победу, Шемси закинул голову, взглянул на воображаемую луну на потолке кофейни и действительно завел пенею, полную любовной страсти.

Но вот Ихсани стал отвечать ему, и Шемси сразу уловил, что он переборщил и дал в руки соперника возможность ответить на насмешки насмешками. Ихсани сравнил его с истощенным чесоточным псом, который лает на луну. Вместо того чтобы петь для возлюбленной Ихсани, он будет получать от нее помои и кости у задних дверей кухни, а на его лай ответит лишь хор презрительных кошек на крыше кофейни. Когда Ихсани кончил, Шемси понял, что он побежден в соревновании. Он элегантно встал, приблизился к Ихсани и, поцеловав ему руку, приложил ее ко лбу.

Ихсани много лет выступал один. В его репертуаре была баллада о том, как он заснул на склоне горы Немрут. Ему приснилось, что он шел по вечерней дороге и заметил девушку, сидевшую у чешме. Она была в фиолетовой чадре. Увидев ее волосы и глаза, Ихсани понял, как она прекрасна. Ашик сел подле нее играть на сазе и петь о любви. Когда он кончил, девушка подняла чадру и улыбнулась. Она сказала, что ее имя Гюллюшахи что она будет ждать его вечно.

Когда Ихсани запевал балладу о девушке в фиолетовой чадре, молодой помощник ашика ходил в толпе, распродавая томики его стихов. «О моя милая в фиолетовой чадре, если ты соберешься ко мне, приходи, не говоря ни слова», — пел Ихсани, и слезы набегали на глаза крестьянок, которые слушали его. «Приходи ко мне, о моя жизнь, мой дом, мой свет, моя гурия, я жду тебя каждый вечер». «Аман, аман…» — всхлипывали пожилые женщины в толпе. Исхани смотрел глубоко в глаза каждой крестьянке, которая его слушала, и продолжал: «Приди, моя радость, острые камни не поранят твои ноги, потому что мои глаза проложат тебе светлый путь». Слушательницы рыдали.

Много лет Ихсани искал свою девушку в фиолетовой чадре. Он нашел ее недалеко от Диярбакыра и женился на ней. Она стала его спутницей.

Ашика Ихсани обвинили в том, что он коммунист, и арестовали. В зале суда он сочинил песню и кинул ее в лицо судьям: «За что вы судите меня?! Я не вор и не убийца, а честный человек. Я иду своим путем. У меня свое ремесло, как у любого рабочего». Полиция избила его. В тюрьме сбрили его великолепные волосы, бороду, разбили саз, думая сломить его дух и заставить замолчать. Потом Ихсани был освобожден. Его отросшие воюем засеребрились, но песни ашика стали дерзкими и злыми. В них он часто произносил слова «полиция» и политиканы», сопровождая их выразительными плевками на землю. Многие другие ашики попадали под подозрение. Их преследовала полиция. Все чаще в их песнях слышался протест.

Только самый старый из ашиков, Вейсель, как будто бы оставался неизменным до конца своих дней. Он провел жизнь среди крестьян Анатолии, разделяя их нищету, их печали и радости. Ашик Вейсель пел о событиях деревенской жизни, о рождении и смерти, о красоте полевых цветов, дружбе между людьми. Он пел о первом соловье в апреле, и его надтреснутый старый голос выражал любовь и тоску, которую вызывает соловей анатолийской весной.

Вейсель не принял больших городов. «Я устаю от городов и скучаю в них, — говорил он, — Человеческим существам дано два окна, чтобы познавать мир, — глаза и уши. У меня глаза закрыты навсегда, уши — мое единственное окно, но его закрывает шум больших городов. Дома, в деревне, я независим. Я могу вставать и идти куда захочу. В городе я беспомощен и всегда от кого-то завишу».

Когда он скончался, ему было восемьдесят. Из них семьдесят он пел. В восемь лет он заболел оспой и ослеп. Чтобы утешить мальчика, отец купил ему саз. Вейсель обошел с поводырем почти всю Турцию. В Анкаре на годовщине республики он прочитал свою эпопею о Мустафе Кемале. Ее опубликовали, и он стал знаменитым.

Вейсель не любил больших городов, но иногда приезжал выступать. Тысячные аудитории слушали его так, словно певец с морщинистым лицом старого крестьянина перебирал затаенные струны в душе каждого. Вейсель был скромен, хотя буря аплодисментов радовала его. «Какую благодарность ты хочешь за счастье, доставленное нам?» — как-то спросили его. «Я хочу, чтобы меня обняли и поцеловали самые прекрасные девушки в зале», — ответил он лукаво.