Коридор - [36]

– Ну‚ мужики... – сипит Толя в холодной ярости. – Дело чести!

Нос у Толи заострился‚ щеки ввалились: вступил человек на гибельный путь и не сойдет с него теперь до конца. И это так. Можно заранее попрощаться с Толей Кошелкиным. Потому что были уже случаи. Потому что за эти годы Толя Кошелкин погибал неоднократно‚ и всякий раз – весело‚ убедительно и несолидно.

Впервые это случилось на сцене институтского клуба‚ при переполненном зале. Толя Кошелкин изображал тупого студента на лабораторных работах по электротехнике‚ и этот самый студент своими неумелыми действиями производил короткое замыкание. Гас свет‚ артисты раскидывались по сцене в живописных позах‚ свет загорался снова‚ и зрители вяло аплодировали нехитрой авторской выдумке. И тогда Толя Кошелкин‚ который любое дело доводил до конца‚ – если он‚ конечно‚ за это дело брался‚ – решил устроить на сцене настоящее короткое замыкание. Он приготовил заранее два голых провода‚ включил в сеть и замкнул в нужный момент. Брызнули искры‚ охнул зал. Свет погас и зажегся снова.

Тупой студент умирал. Он умирал по-настоящему‚ убедительно и достоверно‚ и ни один народный артист не сделал бы этого лучше‚ и даже Константин Сергеевич Станиславский со своей знаменитой системой не смог бы к нему придраться. Его трясло‚ его било и колотило об пол‚ ломало и корежило‚ а зрители топали от восторга ногами‚ зрители орали и бесновались‚ и кричали "Бис!" Хохотал зал‚ хохотали артисты на сцене‚ хохотал за кулисами счастливый автор. Дали занавес‚ но тупой студент продолжал умирать на пыльных досках. Только тут почуяли неладное и ногой вышибли провод из его рук.

Пока его откачивали‚ ребята быстренько прикинули силу тока‚ и когда Толя очнулся‚ радостно ему сообщили‚ что по всем правилам электротехники его должно было убить‚ почему не убило – непонятно‚ и теперь всем своим существованием он‚ Толя Кошелкин‚ бросает вызов всемирно известному закону Ома.

Второй раз он умирал под парашютом после прыжка с аэростата. Как только повесили объявление о приеме‚ он уже знал‚ что запишется‚ прыгнет и случится несчастье. А какое несчастье может случиться? Не раскроется парашют? Он раскрылся. Запутаются стропы? Не запутались. Сядет на высоковольтную линию? Не сел. Повиснет на дереве? Не повис. Опустится в воду? Не опустился.

Он прыгнул с аэростата и сразу же начал дергать за стропы‚ управляя полетом‚ – какой смысл лететь просто так‚ мешком? – и от этого дерганья его понесло куда-то вбок и принесло на пасеку. Он повалил ногами улей‚ вместе с ульем накрылся парашютом‚ и озверевшие от ужаса пчелы отомстили ему за всё. "В таких случаях‚ – объяснил потом пасечник‚ – первым делом затыкают лётку". Можно подумать‚ что где-то еще бывали такие случаи.

Когда его отбили от пчел и увезли в больницу‚ пасечник сообщил любопытствующим‚ что пчелы должны были зажалить его до смерти‚ – лошадь‚ и ту зажаливают‚ – почему не зажалили, ему не совсем понятно‚ но раз уж он выжил‚ то теперь до ста лет ревматизма не будет. Весь клуб ржал от восторга‚ разглядывая его опухшую физиономию‚ а он до сих пор бледнеет от одного запаха меда.

В третий раз он умирал посреди праздничного стола‚ на винегрете‚ огурцах и селедке с луком. Сюда‚ на этот стол‚ его занесла скользкая мостовая и очередное увлечение мотоциклом. Его "ИЖ"‚ поскользнувшись на повороте‚ – а повороты он всегда проходил на скорости‚ иначе зачем мотоцикл и зачем повороты? – высадил с маху обе оконные рамы и вместе со своим седоком рухнул в полуподвал‚ прямо на свадебный стол‚ где в этот самый момент отдавали замуж единственную горячо любимую дочку. Хозяин дома обезумел: дело было зимой‚ хозяин рванулся к топору‚ чтобы зарубить эту гадину‚ этого частного владельца‚ который вместе со своим паршивым мотоциклом нахально развалился на его богатом столе‚ но убивать не было необходимости. Он лежал убитый на остатках колбасы‚ картошки и домашних малосольных огурчиков‚ а рядом‚ как верный конь‚ теплым боком привалился к нему "ИЖ"‚ в моторе что-то постукивало‚ колесо крутилось‚ из выхлопной трубы на дорогих гостей шел отработанный газ.

Его увезли на "Скорой помощи"‚ – мотоцикл хозяин дома оставил под залог‚ – и санитары от хохота вываливались из машины. Врачи не могли его осматривать‚ сестры – перевязывать‚ нянечки – ухаживать: от смеха у них тряслись руки. "Вряд ли выживет"‚ – решил после осмотра главный врач и неожиданно для самого себя глупо захихикал.

При выписке ему сообщили‚ что жив он остался случайно‚ по всем правилам медицины его должно было убить‚ а почему не убило – никто не понимает: рамы были дубовые‚ крепкие‚ старые‚ – теперь таких не делают‚ – да еще на окне стояла железная решетка‚ чтобы в комнату не залезли воры.

Толя Кошелкин в своей короткой жизни умирал неоднократно‚ а в промежутке сколько еще было увлечений‚ которые тоже оканчивались печально‚ но без смертельного исхода. А в перерывах между увлечениями он отсыпается‚ отъедается‚ наливаются щеки‚ нос пухнет картошкой. Тихий‚ благодушный человек. И всё-то ему неохота‚ всё-то ему лень... Сидит‚ мурлычет песенки. "Как за Камой‚ за рекой‚ потерял я свой покой..." – "Толя‚ – позовут‚ – а Толя... Пошли‚ погуляем". – "Меня не любишь‚ – отвечает Толя, глядя ленивым кошачьим глазом‚ – но люблю я. Так берегись..." – "Чего беречься?" – спросит непосвященный. "Любви моей". И опять сидит‚ опять мурлычет. "Возле города Тагил я Марусю полюбил..." Вдруг – клюнуло. И всё. И конец. Щеки вваливаются‚ нос заостряется. Человек встает с места и добровольно идет к своей неминучей гибели.