Коридор - [38]

С горя Саша поступил в технический институт‚ после второго курса они поехали в военные лагеря‚ и здесь его нервная система развернулась в полную силу. Вместе со всеми он погрузился в теплушку‚ – девять человек на наре‚ семьдесят два на вагон‚ – и по дороге лихо‚ не хуже других‚ пил теплую водку‚ сидя по-турецки в тесном пространстве между нарами‚ запрокидывая голову и стукаясь затылком о верхние доски. Лихой воин‚ бывалый солдат‚ почти герой. В первую же ночь ему надоело спать в тесноте‚ по команде поворачиваться на другой бок‚ и он с комфортом развалился на полу‚ подложив под голову чемодан. Дома он вечно страдал от бессонницы‚ от шума машин‚ – нервозное дитя большого города‚ – а здесь сладко спал на голых трясущихся досках‚ под грохот и лязг колес‚ а утром ребята перешагивали через него и не могли добудиться. Такая у него странная нервная система‚ которая чувствовала себя превосходно на голом теплушечном полу.

На третьи сутки они приехали на место. Из Москвы‚ из столичного института‚ первый раз в этот город: на вокзале им приготовили торжественную встречу. Подошел поезд‚ грянул оркестр‚ распахнулись двери теплушек и посыпались на перрон грязные‚ чумазые‚ оборванные столичные студенты. И только один человек сошел с поезда в парадном костюме‚ при галстуке. Это был Саша Терновский‚ потому что представление о военной службе было связано у него с девушками‚ которые машут платочками проходящему отряду. Прямо с вокзала‚ срочно изменив распорядок встречи‚ их повели строем в баню. Оркестр играл "Марш нахимовцев" – "Простор голубой‚ земля за кормой..."‚ студенты пели и лихо‚ по-разбойничьи‚ подсвистывали‚ а на тротуарах и в окнах домов недоумевали местные жители‚ и девушки в том числе‚ кто это такие и куда их гонят. Если заключенные‚ то почему они поют‚ а если вольные люди‚ то почему они так одеты.

После бани им выдали обмундирование – х/б‚ б/у. Хлопчатобумажное‚ бывшее в употреблении. У Саши Терновского галифе висели сзади мешком‚ гимнастерка торчала дыбом‚ из широких голенищ выползали на свет серые бязевые портянки. Они маршировали по жаре в противогазах; брали штурмом высоту "Песчаную"‚ ориентир – отдельно стоящее дерево; при всяком перекуре заваливались спать в тенечке в пыль‚ в мусор‚ в невообразимые колючки; строем маршировали в столовую‚ где на крашеных столах стояли кастрюли с кашей‚ залитой сверху коричневым жиром неизвестного происхождения‚ и миски с брусками вареного свиного сала: мало кто мог это осилить; с песней ходили в кино на "Фанфана-Тюльпана"‚ приспособленного для солдат‚ укороченного‚ без пикантных сцен‚ так что с трудом проглядывал сюжет из-за многочисленных сокращений; пили чай с подсыпанным в него порошком – бромом‚ что ли? – чтобы солдатам легче было переносить воздержание‚ а солдаты тоже не дураки‚ за неделю до увольнения переставали пить чай; и наконец Саше Терновскому перед строем объявили благодарность за образцовое несение службы. На другое утро он сбежал в город‚ в самоволку. Так захотела его нервная система,‚ а он с ней никогда не спорил. За самоволку он заработал наряд на кухне и целые сутки неторопливо мыл жирные алюминиевые миски‚ невозмутимо выгребал из них остатки еды‚ не разгибая спины‚ окутанный паром‚ над железным лотком с горячей водой‚ под торопливые понукания голодных солдат‚ которым не хватало посуды. И его нервная система даже получала от этого некоторое удовлетворение.

И еще раз она сработала совсем недавно‚ в ночь под Новый год. Вдруг ни с того‚ ни с сего Саша Терновский захандрил‚ заперся в лаборатории‚ поставил пластинку с дикой музыкой‚ – на рентгеновской пленке с проглядывающим на просвет скелетом‚ – и слушал ее весь вечер. Она шумела‚ трещала‚ издавала непотребные звуки‚ а Саша молча кривлялся в такт музыке‚ дергал руками и ногами‚ и сотни лиц с нечетким изображением пристально глядели на него со стен. В двенадцать часов ночи он вошел в туалет и с первым ударом курантов дернул за веревку смывного бачка "Эврика".

– Ребятушки‚ – говорит Саша Терновский‚ – а ребятушки... Плохо наше дело. Не выпить ли по такому случаю молочка?

4

Идут пить молоко. Мимо сборки‚ мимо кузнечного цеха‚ напрямик через термичку‚ где плотный‚ осязаемо жаркий воздух душным компрессом накрывает лица и затыкает ноздри‚ и где можно бесплатно хлебнуть пузыристо-злющую газировку с солью. Остановились‚ выпили по стаканчику‚ пошли дальше. Зимой друзья бегают в столовую‚ по морозу без пальто‚ едят свиные шницели – сплошное сало в сухарной корочке‚ на просвет всё видно‚ а летом‚ в жару‚ пьют до обеда молоко‚ выбегают в перерыв из проходной – и на канал‚ купаться. Ныряют, постанывают от наслаждения и лениво ползут обратно‚ проклиная всё на свете. Влажные трусы противно прилипают к брюкам‚ и работать уже неохота‚ а охота спать.

Они сидят в цеховом буфете‚ пьют холодное молоко из пивных кружек и сочетают приятное с полезным. Полезное – это молоко‚ а приятное – это молоко в рабочее время. Вокруг них все пьют молоко‚ едят мятые коричневые пирожки с повидлом‚ густо мажут горчицей толсто нарезанную вареную колбасу и дешевую ливерную‚ а женщины берут ее домой целыми кругами‚ чтобы не толкаться после работы в очередях. Буфет выкрашен масляной краской в синий‚ безжизненный цвет‚ душно пахнет эмульсией и каленой металлической стружкой‚ пронзительно‚ на высоких тонах‚ верещат станки‚ да еще рядом‚ за стенкой‚ нескончаемо постукивает компрессор‚ будто пальцем по темени‚ и часто громыхает молот в соседнем кузнечном цехе. Молоко подрагивает в кружках‚ на больших окнах с частыми переплетами дребезжат стекла.