Корейские мифы. От небесного владыки и принцессы Пари до королей-драконов и духов-хранителей - [25]
Поговорим о природе. Если ее сотворил бог, то каково творцу видеть, что люди бездумно терзают ее вместо того, чтобы беречь? Человечество, покрывая окружающий мир рубцами и шрамами, идет по стопам Мама-сина, сама же природа сродни душе Самсын-хальман. Природа – это поддерживающая нас энергия жизни, и с этой точки зрения в образе богини можно видеть воплощение земной силы.
Склонившая голову перед Мама-сином Самсын-хальман может показаться поверженной. Но природа не бессильна и не слаба. Временами ее гнев ужасен. Британский климатолог Джеймс Лавлок разработал гипотезу Геи, согласно которой земля (природа) время от времени мстит мучающим ее людям, насылая на человечество стихийные бедствия.
Самсын-хальман не на шутку разозлил произвол Мама-сина. Ее покорность была продиктована заботой о детях, а не слабостью. Мама-син пренебрег ее просьбой и оставил на лицах детей страшные рубцы. Многие умерли. Видя изуродованные детские лица, Самсын-хальман тряслась от негодования и приговаривала: «Ну ничего, скоро ты сам приползешь ко мне на коленях и будешь молить о пощаде!»
Богиня долго размышляла, как проучить своевольного Мама-сина. Наконец она взяла цветок жизни, с помощью которого помогала зачать детей, и, явившись в дом к духу оспы, сделала так, чтобы его жена, Сосингук-манура[19], понесла дитя.
Узнав, что жена беременна, Мама-син несказанно обрадовался. Не зря говорят, что и ежу милы его ежата. Супруги с веселым волнением ждали рождения ребенка. Прошел месяц, другой – не успели и глазом моргнуть, как девять месяцев пролетели. Мама-син не мог дождаться, когда родится малыш. Но вот и еще месяц миновал, а ребенок как будто и не думал появляться на свет.
Дерево Самсын в фольклорной деревне Хахве. Shutterstock / trabantos.
Живот Сосингук-мануры все рос и рос, пока не стал размером с гору, как случилось с женой Имбакса. Но Самсын-хальман не приходила, чтобы цветком рождения помочь женщине разрешиться, поэтому дитя не могло покинуть материнскую утробу.
Время шло, Сосингук-манура была уже на грани жизни и смерти. Мама-син ходил чернее тучи. Его жена лежала без чувств. Внезапно очнувшись, она схватила мужа за руку и взмолилась:
– Прошу, ступай к Самсын-хальман, чтобы она помогла ребенку родиться! Иначе я умру. Умоляю!
Но даже видя, что жена в смертельной опасности, Мама-син не спешил выполнять ее просьбу.
– Где это видано, чтобы знатный муж просил о чем-то женщину?
Такой уж был у него нрав. Однако бросить жену и ребенка в пасть смерти он тоже не мог. С недовольным видом Мама-син собрался к Самсын-хальман. Он, как обычно, сел в высокий паланкин и в сопровождении свиты, весь преисполненный важности, отправился в путь. А вперед послал гонца, чтобы тот предупредил Самсын-хальман о его визите.
Ехал он нарочно не спеша. Мама-син рассчитывал, что Самсын-хальман сама босиком выбежит ему навстречу. Но вот проехали развилку, позади остался мост, а Самсын-хальман не было и в помине.
«Черт бы ее побрал! Я ведь нарочно заранее предупредил», – злился Мама-син.
Вдалеке показался дом Самсын-хальман. Мама-син решил, что хозяйка ждет его у ворот, однако ее нигде не было видно. Во дворе стояла тишина. Оскорбленный, Мама-син хотел было повернуть назад, но ради жены, лежавшей при смерти, вылез из паланкина и пошел к дому.
– Эй, есть кто-нибудь? – крикнул он.
Никто не отозвался.
– Самсын-хальман, выйди – поговорим.
Ответа не было. Мама-син оттеснил слуг и подошел к порогу.
– Помоги моей жене Сосингук-мануре.
Тут Мама-сину вспомнилась его первая встреча с богиней чадородия, и он понял, в какую беду попал. Ему ничего не оставалось, как опуститься у порога на колени и молить:
– Спаси мою жену и ребенка!
Мама-син уткнулся лбом в землю. Прошло время, и наконец раздался спокойный голос Самсын-хальман:
– Если ты хочешь позвать меня в свой дом, ты должен сделать то, что я тебе скажу.
Объятый тревогой, Мама-син покорно ответил:
– Я сделаю все, что ты скажешь.
Старый буддийский монах. Юн Дусо (1668–1715). Из коллекции Национального музея Кореи (© National Museum of Korea).
– Возвращайся домой, обрей голову наголо, переоденься в монашескую робу и колпак, а потом приходи сюда босиком и пади ниц у порога, тогда я помогу.
Гордость Мама-сина, уже и без того давшая трещину, была разбита в пух и прах. Больше упорствовать он не мог. Единственным его желанием было спасти жену и ребенка.
Он вспомнил, скольких детей погубил, наслав на них оспу. С одной стороны, он с содроганием думал о том, что подчинился Самсын-хальман, с другой – теперь, когда лица загубленных им детей наложились на образ жены и собственного младенца, он мог понять богиню чадородия.
Мама-син опрометью бросился домой. Он обрил голову наголо, надел колпак и монашескую робу и босиком помчался обратно к дому Самсын-хальман. Добежав, почтительно опустился на колени у порога.
Остроконечный колпак и длинная просторная роба с широкими рукавами – часть облачения буддийских монахов. В государстве Чосон одежда похожего кроя была выходным нарядом женщин. Самсын-хальман заставила Мама-сина так одеться, чтобы сокрушить его гордыню. Велев ему сменить одежду и снять обувь, она хотела смирить бога оспы, сломить его раздутое величие и могущество.
