Кораблекрушение у острова Надежды - [136]

Богдан Яковлевич, обласканный стосковавшейся царицей Марьей, слышал одних соловьев и видел только ее высокую грудь и белые руки. Ему вспомнились большие синие глаза царицы и слезы на расставании.

«До смерти Марья будет моей, — приятно размышлял воевода. — Престол царский разделим, похотят ли того ее братцы или нет. Царица на все согласна. Не пойдут они супротив нас».

Потом крылатые мысли вернули его к делам. Опытный мастер тайных дворцовых козней, Бельский понял на этот раз, что Нагие не теряли времени и деятельно готовились к захвату власти. Бражник Михайла Нагой оказался хорошим предводителем и мог все держать в тайне. Одно не нравилось Богдану Яковлевичу: купчишки из угличского посада, кружившиеся вокруг Нагих и на чью помощь Нагие полагались. Воевода вспомнил неудавшееся восстание в Москве, ему помешали тогда московские купцы и всякий посадский сброд. Богдан Яковлевич был сторонником узких дворцовых переворотов. Перво-наперво он стал прикидывать, как ему после захвата власти стать верховным правителем всея Руси. Выходило, что это не так уж трудно сделать…

— Стой, государь! — прервал размышления негромкий голос. Чья-то рука схватила под уздцы его коня.

Богдан Яковлевич схватился было за саблю, но увидел семерых вооруженных всадников, окруживших его.

— Что вы за люди, что вам надобно? — строго спросил воевода.

— Я царский дьяк Михайла Битяговский. Хочу знать, для чего Богдан Яковлевич Бельский, воевода Нижнего Новгорода, тайно прискакал в Углич? — спросил, подъехав вплотную, высокий человек со шрамом на лице.

Бельский понял, что его узнали, донесут в Москву и дело может принять скверный оборот.

— Я дядька царевича Дмитрия. Еще великий государь Иван Васильевич Грозный приставил меня к своему сыну. А ты кто такой?

— Я царский дьяк, — повторил Битяговский, — и нахожусь в Угличе по приказу царя Федора Ивановича. Тебе, дядька царевича Дмитрия, мы лиха чинить не будем, — с насмешкой сказал дьяк, — однако в Москву, правителю Борису Федоровичу Годунову, про наезд твой отпишем… Пошли по домам, ребята. Воевода Богдан Яковлевич Бельский известный человек, я его по обличью сразу признал.

Всадники повернули коней и скрылись в переулке. Опальный воевода остался один.

Теперь Богдан Бельский не слышал голосистых соловьев. До него не доходили запахи цветущих яблонь. Он ничего не видел и не слышал. Одна страшная мысль захватила его и держала крепко. Если дьяк Битяговский пошлет донос в Москву Бориске Годунову, ему, Богдану Бельскому, не миновать жестокой расправы. Если Нагие проиграют дело, он не сможет отказаться от участия в заговоре. Москва начнет копать и может докопаться до многого…

И вместо того чтобы скакать к Афанасию Нагому в Ярославль, Богдан Бельский принял иное решение: немедленно, не теряя и часу, ехать в Москву и все рассказать правителю Борису Годунову. Он, Бельский, должен быть в Москве раньше, чем придет из Углича донос государева дьяка Битяговского. Только так, другого выхода нет. И Богдан Бельский хлестнул плетью коня.

Глава сороковая ЧТО ЗНАЕШЬ, ТОГО И ЗНАТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ

Летний дом окольничего Андрея Петровича Клешнина, возведенный прошлым годом, стоял в Китай-городе, на улице Ильинке. Он был похож на многие дома зажиточных московских людей и состоял из двух строений, покрытых одной крышей и соединенных переходом. Горницы с сенями и чуланами располагались на жилых подклетях. К сеням примыкало крыльцо с крытой лестницей.

Шел май месяц. Москва украсилась нежной зеленью распустившихся деревьев. У многих домов зацвела вишня. Дни стояли теплые, солнечные.

Пробудившись от послеобеденного сна, Андрей Петрович решил почитать дочерям что-нибудь нравоучительное из книги «Домострой», написанной ученым попом Сильвестром еще во времена царя Ивана. Она содержала правила житейской мудрости. В ней говорилось об отношении к ближнему, к своей семье, к богу и к царю. Говорилось, как вести домашнее хозяйство, как держать себя дома и в гостях. Книга содержала много полезных советов по огородничеству и садоводству, по приготовлению пищи скоромной и постной и заготовке овощей, мяса и рыбы впрок.

Дочери Анна, Ольга, Наталья и Евдокия с опаской вошли в отцовскую горницу. Они были рослые, здоровые, веселые. Клешнин держал дочерей строго, щедро раздавал затрещины провинившимся.

Андрей Петрович внимательно посмотрел на девушек: одеты все чисто и опрятно. Щеки у всех розовые, косы длинные, тяжелые.

Старшая, Евдокия, была просватана за царского стольника Ваську Окулова. Остальные с нетерпением дожидались женихов.

Отец кивнул на лавку с мягким сиденьем:

— Садитесь, красавицы.

Когда дочери уселись, он открыл книгу и, откашлявшись, стал читать:

— «…Зван будешь на свадьбу, то не упивайся до пьянства и не задерживайся поздно, потому что в пьянстве и долгом сиденье бывают брань, свара, бой и кровопролитие…» Что за дьявол, не сё место читаю!

Девушки захихикали. Клешнин строго на них посмотрел и стал переворачивать страницы.

— А вот и для вас гоже… «Что есть жена мужняя? — громко стал он читать. — Мужья должны учить жен своих с любовью и благорассудным наказанием. Ежели жена по мужниному научению не живет, то мужу надобно ее наказывать наедине и, наказав, пожаловать и примолвить: друг на друга не должны сердиться. Слуг и детей тако же, посмотря по вине, наказывать и раны возлагать да, наказав, пожаловать. А хозяйке за слуг печаловаться: так слугам надежно. А только жены, сына или дочери слово или наказание неймет, то плетью постегать, а побить не перед людьми, наедине. По уху, по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить и ничем железным или деревянным. А ежели велика вина, то, сняв рубашку, плеткою вежливенько побить, за руки держа. Жены мужей своих спрашивают о всяком благочинии и во всем им покоряются…»