Корабль отплывает в полночь - [57]

По сдерживаемому дыханию товарищей Карл понял: они тоже что-то почувствовали.

И тут ему почудилось, будто ворвавшаяся пыль – или нечто другое – приняла форму необычайно высокой человеческой – или не человеческой – фигуры в плаще с капюшоном. Два тусклых глаза на огромной голове казались маленькими лунами, затерянными в межгалактическом пространстве. А затем жужжание оформилось в едва различимые слова на английском:

– Возвращайся, «Крот». Разворачивай свой тоннель и возвращайся.

Гальвес вцепился в руку Карла:

– Что это?

Прежде чем Карл успел ответить, в оранжерее пронзительно завизжал звонок. Люк в потолке открылся, впуская свет в переплетение листьев и лиан, в помещение нырнул еще один человек и, держась за поручни, подплыл к остальным.

– Остановка! – выкрикнул он. – Такимори отыскал планету у соседней звезды. Размером с Землю или чуть больше, расстояние до звезды – примерно как у Марса. Похоже, это именно то, что мы ищем. А что у вас произошло?

Когда вновь появившийся задал неожиданный вопрос, Карлу показалось, будто пылевая фигура, исчезнувшая было на свету, в полумраке снова приобрела прежние очертания. Жужжащий голос повторил, еще слабее, чем в первый раз:

– Разворачивай свой тоннель, «Крот».

Карл пристально вгляделся в озадаченное лицо задавшего вопрос. Через мгновение Тауно Свейн повернул свою скуластую физиономию викинга в сторону тени. И поскольку дух познания и здравомыслия был в нем очень силен, кажущаяся фигура потускнела и пропала, а жужжащий голос затих.

– Уф! – выдохнул Грег. – О, мои расшатанные космосом нервы!

– Мы видели призрака, мистер Свейн, – тихо проговорил Карл.

При слове «призрак» Гальвес выдавил из себя слабый смешок:

– Итак, мы, кажется, пережили коллективную галлюцинацию.

Первый помощник капитана и физик окинул всех строгим взглядом.

– Нервы тут ни при чем, – сказал он. – Я тоже видел и слышал это.

Он помолчал, и его сильный дух, казалось, сделался еще сильнее, превратив физиономию викинга в олицетворение упрямого и рискованного продвижения человечества по Галактике. Затем Свейн заговорил снова, с полной убежденностью:

– Это нечто до крайности ненавидит человека и его пути. Оно никогда не примет наших методов и инструментов. Это антинаука.

Три дня спустя – три местных дня, чуть более протяженных, чем земные, – Грег Данстен снова находился в оранжерее, но ее вид полностью изменился. Начать хотя бы с того, что Грег стоял на полу, а «Крот» внезапно оказался переполнен народом: передвигаться в трехмерном пространстве теперь было нельзя – только по двухмерной плоскости. Гравитация была немного сильнее, чем на Земле, она притягивала плоть и кровь Грега, и эластичные чулки защищали вены на его ногах. Листья и лианы над головой тяжело провисли.

Снаружи было еще удивительнее. Смутно различимый ландшафт начинался пятьюдесятью ярдами ниже, там, где располагалась корма «Крота». Сначала шла голая земля, почерневшая под реактивной струей посадочного двигателя. Затем – полоса смятых той же самой струей деревьев и кустов вокруг «Крота». Дальше были сумрачные джунгли, что тянулись к гряде холмов; местами в них поблескивала проточная вода.

Но настоящие чудеса происходили наверху. Пусть небо и покраснело к рассвету, в нем все еще было заметно кружево из тысяч метеорных следов – непрерывно меняющаяся бриллиантовая паутина.

– Это прекрасно, – тихо проговорил Грег. – Прекрасно… как женщина.

Стоявший рядом с ним метеоролог Рыков понимающе кивнул.

– Следовало ожидать, – сказал он, – что в пылевом облаке на любой планете с атмосферой можно наблюдать впечатляющие метеоритные явления. Хотя это, конечно, превосходит человеческое воображение. Хорошо еще, что они так малы и сгорают в атмосфере, иначе страховка от метеоритов на этой планете была бы заоблачно высокой. Но оставим в стороне всю эту красоту, и астрономию вместе с ней. Скажи, Грег, у тебя есть идеи, откуда это исходит – от какого-нибудь животного, минерала или растения?

Под «этим» Рыков подразумевал пульсирующую угрозу, которая никуда не делась после сцены трехдневной давности. Только теперь, как показывало это легкомысленное замечание, она существенно изменилась. Неосязаемые волны ужаса превратились в отчетливо слышный ритм, что проникал сквозь иллюминатор оранжереи и усиливался его вибрацией, – до смешного банальный звук, который был бы уместен разве что в старинных остросюжетных пьесах о древней земной Африке, нелепое «бдум-бум-бум-бум, бдум-бум-бум-бум».

– Что это такое? – настаивал Рыков. – Я слышал, что алудрианские барабанные деревья издают похожий грохот.

– Бог знает, – ответил Грег, пожимая плечами; это движение плавно перетекло в ленивое потягивание. – Может, у меня и нет никакой здешней лихорадки! Что, если я выйду прогуляться прямо сейчас? Как ты думаешь, здесь есть женщины? Черт бы побрал этого дока с его проволочками!

Из прохода между кустами внезапно появился Гальвес, массируя на ходу отекшие веки.

– Тем не менее именно благодаря этому субъекту – некоему Хуану Гальвесу с захудалой провинциальной планетки Арктур-Кватуор – ты еще до полудня сможешь покинуть «Крот» и немного прогуляться.