Корабль отплывает в полночь - [58]

– Разве мы не должны дождаться, когда подрастут твои образцы микробов, чтобы ты смог провести экспресс-анализ? Тем более что планета может оказаться прибежищем для мутировавших земных микробов.

Гальвес зевнул:

– Для этого не обязательно выращивать культуру. У нас есть новая машина, которая сама отбирает образцы микробов, делает экспресс-анализ на совместимость с человеческой протоплазмой, сортирует их и откладывает подозрительные экземпляры для отдельного обследования. До сей поры из сотни миллионов вирусов и бактерий не нашлось ни одного, который не был бы мне знаком. Я только что сказал капитану, что мы здесь в полной безопасности. Как вы сами знаете, тесты на радиацию и состав атмосферы сделаны давно и они благоприятны. Теперь только от Фулсома зависит, когда мы сможем выйти.

– Кстати, как он там? – спросил Грег.

Гальвес медленно покачал головой, но ничего не ответил. Трое мужчин повернулись к иллюминатору и залюбовались рассветом. Он был здесь краснее, чем на Земле, и больше напоминал процесс открывания печной заслонки. На фоне зарева четко выступали контуры холмов, странные пленчатые листья заострялись и приобретали темно-зеленый оттенок, создавая впечатление изобилия и роскоши. И за всеми этими переменами продолжало звучать загадочное, но нелепое «бдум-бум-бум-бум».

Внезапно Грег взбудоражил всех возгласом: «Смотрите!»

Поначалу Рыков и Гальвес разглядели только коричневатое мерцание на верхушках деревьев и более светлые размытые пятна внизу. Но затем увидели то же, что и Грег.

Возможно, кто-то еще вглядывался в лес – они точно не знали. Но одно было несомненным: в нескольких ярдах от границы расчищенного пространства полукругом стояли высокие худые мужчины. На них не было никакой одежды, кроме коротких юбок. Каждый держал в руке копье. Карлу показалось сначала, что все они носили колпаки. Но нет, это были головные уборы из причудливых перьев. Незнакомцы, сильные и грациозные, выглядели обеспокоенными.

В центре полукруга сидел на корточках мужчина, одетый так же, как остальные, за исключением головного убора из перьев. Седоволосый и седобородый, он, как и вся его свита, не отводил взгляда от «Крота».

И стучал в большой тамтам.

– Вы понимаете, парни, понимаете? – допытывался Грег, колотя Рыкова по плечу. Скорее всего, оба его товарища понимали, но молодой секретарь не дал им сказать ни слова. – Это же беглецы! Они скатились в дикость! Были просто горсткой художников, а их пристрастие к примитивизму только ускорило процесс. Всего за два поколения превратились в скачущих дикарей. А теперь пришли приветствовать нас как небесных богов. Нет, не так… Судя по их виду и по барабану, думаю, они считают нас плохим лекарством.

– Ты прав по всем пунктам, особенно по этому последнему, – послышалось сверху.

Обхватив поручень локтями и коленями, Карл Фридрих съехал по нему вниз: пугающе экстравагантный поступок для антрополога.

– Что вы хотите знать? – торжествующе вопросил он, приземлившись рядом с ними. – Пока вы любовались метеорными следами, я отправил автоматические телезонды в ближайшие поселения. Я зависал над их торговыми площадями. Я подслушивал разговоры их жрецов. Я наблюдал за тем, как они едят. Я заглядывал в окна их спален. Я обследовал дома стариков, мужские и женские общежития для молодежи. Я изучил их язык.

– За пять часов?

– Ну, это, конечно же, английский, но весьма своеобразный. – Карл весело улыбнулся, а затем снова принял деловой вид. – Вот краткий очерк их культуры. Стадия соломенных хижин. Думаю, наследование по материнской линии. Свободная племенная система, такая же разрозненная, какая была у американских индейцев на Земле. Старики пользуются авторитетом исключительно благодаря своей мудрости и колдовским способностям. Явная склонность к обмену подарками и празднествам, церемониальным танцам и атлетическим состязаниям, песням и легендам. Похоже на то, что здесь высоко ценится красота – физическая красота, красота мыслей, красота человеческих отношений.

– А красивые женщины?

Карл усмехнулся в ответ на реплику Грега и продолжил:

– Но самое примечательное в их культуре – ее антимеханическая направленность. Не просто отсутствие механизмов, а полное отвержение. Абсолютно никаких признаков колеса. Нет систематического использования рычагов – например, в метательных орудиях. Ни лука, ни сверла для добывания огня. Они не плавят металлы. Оружие изготовляют из меди, холодной ковкой. Очевидно, здесь есть месторождения чистого металла. Я нашел и прямые доказательства их предубеждения против машин. Подслушал часть легенды, которую мать рассказывала сыну, не желавшему засыпать. Там говорилось о человеке, наказанном за то, что он попытался изготовить гребной винт или нечто похожее.

– Антимеханическая, – задумчиво повторил Гальвес. – Помните, как выразился Свейн? Антинаука.

Он перехватил взгляд Грега, и какое-то время они смотрели друг на друга – представители машинного мира, попавшие в совершенно иное место. Потом их взгляды переместились вверх, на растительность, освещенную красноватой утренней зарей, но еще полную глубоких теней. Голос Карла оторвал их от воспоминаний: