Корабль и другие истории - [95]

                                                              Какая у него походка?

Молчат они оба.

Я отчаиваюсь.

— А голос у него какой? — спрашиваю наобум.

— У него тихий голос, — отвечает Незабудка.

По очереди вылезаем через окно на крышу.

Быстро темнеет.

Зеленоватая звезда маячит над нами.

Подняв к ней лицо, ученый называет ее по имени:

— Вега! —

Она вздрагивает.

— Сейчас на небе, — сообщает Ученый, — находится

                                                         прелестнейшее созвездие. —

Я озираюсь.

— Нет, невооруженным глазом его как следует не разглядеть.

Оно приходит к нам раз в пятнадцать лет.

Это созвездие Геркулеса.

Его звезды сверкают всеми цветами радуги.

Одни из них — красные с винным блеском рубина,

другие — розовые, как зори,

есть оранжевые и золотые, как смола на солнце,

зеленые, как вода в морях,

голубые, как льды из космоса,

синие, как самые синие из глаз,

фиолетовые, как чернила в детстве.

Ладо все собирался на это созвездие посмотреть. —

Кровельное железо прогибается под ногами

и выпрямляется с грохотом.

Одна Незабудка идет бесшумно.

Сбоку, над антеннами крыш, плавает в вечернем воздухе

                                                                       золотой купол.

Он огромен и неправдоподобен.

Похоже, что здесь ему не место.

Мне начинает казаться, что нас занесло а Италию.

Незабудка ловит мой взгляд.

— Ладо специально комнату нашел, из которой он виден, —

                                                                    говорит она тихо. —

Однажды осенью Ладо посмотрел в окно,

а купола нет.

Он форточку открыл — нет золотого собора, как не было.

Он вгляделся — а на улице туман.

Такой туман, что купола не видно.

Солнце поднялось,

туман пропал,

купол появился. —

Спускаемся с семиэтажного дома на четырехэтажный.

Ступени и перильца пожарной лестницы отполированы.

То там, то тут начинает зажигаться в окнах свет:

оранжевые абажуры времен палеозоя,

сверкающие копеечным хрусталем архейские люстры,

рожки матового стекла юрского периода,

блюда послеледниковой эпохи,

светящиеся шары — не датированные —

и лампочки на шнурах эпохи голоцена.

То тут, то там начинают загораться рекламы

(«ГАСТРОНОМИЯ — БАКАЛЕЯ — АПТЕКА — КРАСНАЯ ШАПОЧКА — МОЛОКО — ОПТИКА — МОРОЖЕНОЕ — ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ! — НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ ВКЛЮЧЕННЫМИ ЭЛЕКТРОПРИБОРЫ»),

Перелетаем через улицу,

проходим сквозь стену.

Когда ученый держит меня за руку,

что-то происходит со мной:

я слышу, как на кухне этажом ниже

скребутся мыши;

слышу, как в комнате соседнего дома

поет телевизор голосом Хиля;

слышу, как под куполом собора, хлопая крыльями, летит

                                                                           сизый голубь;

слышу мысли Незабудки:

«… вот я над крышами плыву, соседи-облака,

вода живая ваших слез мне сыплется в ладонь,

роса подголубила жесть, внизу течет река,

а ты мне снишься наяву, Ладо, Ладо, Ладо…

нет призраков, и ты — не тут,

но где же ты тогда,

когда в висок тебе гляжу

и вижу тень ресниц,

и поднимаешь ты глаза,

и я к тебе спешу,

а через образ твой летит

шальная стайка птиц…

воспоминанья, как лото,

число из чисел бытия,

и в той же мере — жизнь моя,

как ты, Ладо, Ладо…

пять чувств — личин и ликов пять —

имеют свойство вспоминать

дни радостей моих;

частицы воздуха времен

несутся образам вдогон

и разрушают их…

…но ты — противоядье от

беспамятства и сна забот

и яви „от“ и „до“, —

ты существуешь позаочь,

Ладо, Ладо…»

Настала ночь.

«… так мы идем

за этими и с теми

сомнительный свод правил зазубрив

в автомобиль скакнув и ногу в стремя

поставив и без крыльев воспарив

и только время пребывает время

часов песочных вечный недолив

иди и ты

детеныш человечий

за собственными образами вдаль

прелестный день и бесполезный вечер

сменяет утра легкая печаль

а ночь вокруг

в ночи летим малышка

и солнышко игрушечное мчит

и родственница Дарвина мартышка

свое существование влачит

или и ты

один из биллионов

из теплых человеческих существ

тенями пропилеев и пилонов

соседством сродств и розностью естеств

во времени твое передвиженье

и только чувств молниеносный ток

сверкнет в дороге вне перемещения

и снова сон как здешний снег глубок

так и идем

воистину века»

Должно быть, это мысли старика…

Он отпускает мою руку.

Вот теперь — ни звука.

Разве что наши шаги,

гул машин внизу

да световые круги

карманного фонаря.

Останавливаюсь.

— Вот мы и пришли, — говорю. —

Чердак над моей квартирой.

Дверь в комнату Ладо.

Шарю по стене.

Из-под двери тянет свежим воздухом.

Возможно, в комнате открыто окно.

Чувствую легкий странный запах:

бензин? ацетон? гиацинты? порох?

Сейчас посмотрим.

В стене вынуты два кирпича.

Нащупываю ключ.

— Открывайте, — говорит Ученый

и смотрит на меня неотрывно.

Глаза его прозрачны, зрачки, как точки.

— Он что, химией занимался? — спрашиваю я.

— Иногда он работает с металлом, — говорит Незабудка, —

Кольцо делает… или чеканку… или фигурки какие-нибудь…

Она смотрит на ключ.

Ключ обыкновенный, с круглой головкой.

Чуть-чуть погнут.

На крышу над нами обрушивается дождь.

Капли стучат вразнобой.

Становится холодно.

Должно быть, звезд уже не видно.

Открываю дверь.

Чародей

Не в силах разобраться — где начало,

Принуждена рассказывать с конца.

Итак: по лесу ехала карета.

Итак: был час вечерний, лес сосновый.