Корабль - [33]

18

Тёмная морская вода, грозно глядевшая на меня из дыры в полу, спокойно ждала своего часа. Часа, когда ей будет отдана на растерзание несчастная молодая душа. Часа, когда горячее сердце навсегда угаснет в холодных морских глубинах. Часа, когда все высшие душевные порывы этого сердца будут навечно утеряны и преданы забвению. Часа, когда, наконец, восторжествует попранная этой душой справедливость, и на Корабле снова всё уляжется, бушующее море успокоится, и можно будет снова безмятежно приняться за работу.

Над дырой висел тот самый якорь, о котором рассказывал Сервус. Именно он должен был восстановить справедливость на Корабле. По размеру он был больше и длиннее всякого человека. Мутная, тёмная сталь, из которой он был вылит, являлась зеркальным отражением той жестокости, с какой якорь непоколебимо нёс свою службу и избавлялся от каждого неугодного. Помещение, в котором проходило действо, было довольно внушительных размеров, и сравнить его можно было разве что с залом Инэптаса. Несмотря на схожесть в масштабе, они были совершенно разными. В то время как зал Инэптаса вызывал ощущения переизбытка красок, накрученного величия и напускной важности, это место внушало лишь ужас и трепет, которые вовсе не были напускными. Серые обветшалые стены гигантских размеров, покрытые полумраком, наводили на меня чувство суровости. Всё помещение наталкивало на мысли о каком-то неумолимом страшном Роке. Авторитете, об который разбивались, как о тусклые стены этого места лучи света, всякие надежды и чувства. Под гнётом этого Рока гибло всё живое, всё человеческое, превращаясь в фундамент некоего железного Закона. Это было подвальное помещение, и в нём не хватало света. Огромные чёрные углы скрывали природу этого Авторитета, и он оставался для меня неузнанным. Раскрываясь лишь отчасти, он прятался в тени.

Из-за чрезмерного количества людей здесь было очень душно. Лица собравшихся выражали одни и те же эмоции, все они ждали суда. В каждом из них таилось сладкое предвкушение расплаты. Расплаты посредством казни человека, одно лишь существование которого было костью, что стала поперёк их горла. Никто из них не знал его, лишь единицы видели его, но все жаждали его смерти. Своим поступком он бы не нанёс вреда ни одному из них, и всё же они ненавидели его всем сердцем.

Находясь там, я всё ещё пребывал в потерянном состоянии, и сколько я ни пытался привести свои мысли в порядок, мне ничего не удавалось. Меня никак не покидало ощущение нереальности происходящего, я никак не мог поверить, что увижу смерь своего друга, что его на самом деле ждёт смерть. Я не был способен думать серьёзно и потерял в это время привычное самоощущение. Тогда мне казалось, что всё это происходит не со мной, я лишь сторонний наблюдатель, что это не я стою здесь рядом с Сервусом и ожидаю казни друга. Тут он прервал мои беспорядочные мысли и заговорил: «Это место у нас специально предназначено для таких случаев. История Корабля знает много попыток бегства, но такой дерзости ещё не было никогда. Все эти попытки не отличались особой изобретательностью в отличие от предприятия, затеянного этим мерзавцем Либером. Чаще всего такие люди намеревались просто выпрыгнуть за борт. Ума не приложу, что творилось в головах у этих глупцов и безумцев, но скажу вам одну важную вещь: ни один не добился своего! Все были вовремя распознаны и пойманы».

Пока он говорил, у меня в голове завертелась мысль. Можно сказать, я нашёл непримиримое противоречие в его словах. Мне было никак не понять, зачем мешать человеку, который хочет умереть… Да ещё и казнить его в наказание за волю к смерти. Появилось очень сильное желание задать ему этот вопрос, но я вовремя сдержался. Я был уверен, что вразумительного ответа мне всё равно не получить, и более того, этого не стоило делать, чтобы не навлечь на себя новых подозрений с его стороны. Хотя, по большему счёту, сейчас мне было всё равно, раскроют меня или нет. Жить мне было незачем, и я старался не думать об этом. Ведь, задумайся я хорошенько, и единственным здравым решением в подобной ситуации было бы крикнуть во всеуслышание, что я думаю так же, как Либер, что я сочувствую ему, что я всё знал. Или же просто прыгнуть, не сказав ни слова, в прорезь в полу. Но я берёг себя от этих мыслей, я не хотел умирать, хоть и не знал, для чего жить.

Я раз за разом прокручивал у себя в голове вопрос: «Почему они убивают его за попытку умереть?– Как вдруг отыскал ответ.—Свобода! Они казнят его вовсе не за поступок, а за то, что поступок этот показал им свободу! Свобода— то единственное, чего боятся в своих жизнях эти рабы! Их бытие— это взаимная тирания! Они не смогли бы нести жизнь, будь это иначе! Они боятся до ужаса свободы, ибо она способна уничтожить их Мир! Свобода— это то, что остаётся, когда Мир уничтожен. Вернее даже будет сказать, что свобода появляется лишь тогда, когда Мир пал!»

В помещении стояла гробовая тишина, и даже когда в него вошёл Инэптас, все по-прежнему стояли молча. Ровной поступью он прошёл сквозь расступившуюся толпу и сел на тёмный невзрачный трон. Его окружили группа стражей и его ближайшая свита, которую я уже видел однажды наверху. Также возле него стоял какой-то парниша. Он был очень неприятен на вид. Его высокомерный взгляд выражал явное презрение ко всем, кого он видел перед собой. Тёмные волосы были аккуратно зализаны назад и вкупе с худощавым, вытянутым, подленьким личиком вызывали во мне отвращение. В руках он бережно держал какой-то свёрнутый свиток. Тут все вокруг зашумели, появились неприятная возня, копошение в толпе. Стали слышны перешёптывания. Гул нарастал, и тут в помещение завели Либера. Сначала у него был подавленный вид и опущенный взгляд, но я увидел, как он, сделав над собой усилие, выпрямился и направил свой взор куда-то вдаль, сквозь уже вовсю галдевшую толпу. Лицо его приобрело спокойный, бесстрашный вид. Вёл его стражник, держа в руке цепь, которая, тянувшись немного, смыкала свои когти у Либера на шее. Она была достаточно тяжёлой на вид, но Либер прямо держал спину и не позволял ей согнуть его. Гул приобретал слышимые очертания. Где-то послышалось: «Предатель! Поделом тебе!» Из другого угла раздалось: «Пришло время поплатиться за свои делишки!» Стоявший возле меня Сервус, сделав шаг вперёд, выкрикнул: «Мерзавец!