Корабль - [32]
17
Мои уши пронзил звон Часов. Комната уже наполнилась утренним светом, который резал отёкшие, выжженные болью глаза. Мокрая подушка напомнила мне о событиях минувшего вечера. Беспамятство прошло, нахлынули воспоминания. Я лежал неподвижно и думал о Либере. «Должно быть, он уже сделал задуманное. Не было никаких причин ждать… – В тот момент ко мне пришло осознание того, что я должен порадоваться за него. – Если мечта моего друга осуществилась, о чём же мне грустить? Да, он сделал это против моей воли, оставив меня здесь одного, но… Но если отбросить личные переживания, ничего плохого не случилось… Разве мне не должно быть хорошо от того, что моему другу хорошо?» Так пытался я убедить себя, чтобы не расстраиваться, но, как я ни пытался, ощущения не вязались с мыслями. Тогда я решил отбросить и мысли, и ощущения. «Со временем мне удастся убедить себя в этом!, поднимаясь с постели.
Придя в столовую, я заметил, что все сегодня были какими-то загнанными и подавленными, а тревога витала в воздухе. Отстраняясь от общего настроя, я сел в углу за свой любимый столик и принялся есть.
Когда моя тарелка опустела и я уже собирался было идти работать, в столовую вошёл Сервус и принялся искать что-то глазами. Его взгляд остановился на мне, и тогда он, широко шагая, стал пробираться между столиками ко мне. «Сигниф! , Сигниф!» От него тоже веяло уже знакомой мне тревогой, но вместе с тем каким-то странным ликованием. Не спрашивая разрешения, он сел и заговорил:
—Вы уже в курсе последних новостей?—Он подождал моего ответа, прежде чем продолжить, но у меня даже мысли не возникло что-либо ему говорить.—Знаете ли вы, что вытворил ваш дружок, а? Оооо, я думаю, вы догадываетесь!
Он заострил свой взгляд на мне. Я сразу раскусил этот манёвр: он проверял меня, в этом не могло быть сомнений. Видимо, Либер всё-таки свалил с этой посудины этой ночью, и теперь Сервус хотел выпытать, что я знаю. Но он не на того напал. Я оставался совершенно невозмутим.
—Понятия не имею, что он мог вытворить. Либер снова не пришёл на работу? Мне опять придётся мыть за него уборную? , удивляясь своим изобретательству и хитрости.
Сказав это, я, казалось, не оставил Сервусу ни единого шанса на подозрение.
—Да нееет, молодой человек. Если бы он просто не пришёл! Этот мерзавец умудрился смастерить плот и хотел было на нём уплыть! Я, конечно, ума не приложу, куда он собирался плыть, учитывая, что кроме воды там больше ничего нет! – Произнеся это, Сервус усмехнулся. – Но знаете, что? Его гадким планам не суждено было сбыться! Я уже давно следил за этим наглецом и знал же, что в один прекрасный день он что-нибудь подобное выкинет! Такого, конечно, даже я ожидать от него не мог! Ну ничего… Теперь этот мерзавец за всё расплатится! На Корабле подобные вещи не прощаются! Инэптас уже вынес ему смертный приговор, и сейчас он думает о вас, молодой человек! Вы – единственный, кто общался с Либером, так что не удивительно, что подозрение пало и на вас!
Сервус всё продолжал говорить, но я его не слушал. Когда он сказал, что Либера ждёт казнь, земля будто ушла у меня из-под ног, и я провалился в какой-то бездонный колодец боли и отчаяния. Весь мир вокруг замер и теперь отдалялся от меня. Я падал всё глубже, передо мной уже не было никакого Сервуса, и я был бы счастлив никогда больше не видеть его мерзкой, похотливой до смерти чистых сердцем людей рожи. Может, я умер? Нет! Я всё ещё жив. И Сервус сидит напротив меня и рассказывает страсти про какой-то Корабль, про персону, которую зовут Инэптас, про какого-то Сигнифа, про честь, долг, порядочность и целую кучу других ничего не значащих слов. Но вот я уже прихожу в себя. Это было лишь короткое помутнение рассудка. Видимо, разум защищается подобным образом… Я снова здесь, смотрю на недоумевающее лицо Сервуса, а из моих глаз текут слёзы. Всё это действительно происходит… Он кладёт руку мне на плечо и произносит несколько раз моё имя. Говорит, что просто меня проверял и что он, конечно же, считает меня человеком порядочным и уверен в том, что ничего подобного я не знал, тем более что я отреагировал именно как человек, не знавший и ничего не подозревавший, а уж он, Сервус, хорошо разбирается в людях, так как многое за свою жизнь повидал. Сервус просит меня успокоиться. Говорит, что он бы сам перепугался, если бы ему кто-то сказал, что Инэптас раздумывает о том, чтобы казнить некоего Сервуса. На самом деле Инэптас ничегошеньки о моем общении (так как настоящей дружбой это, ну конечно же, не назовёшь) с Либером не знает, а знает об этом один лишь Сервус, а Сервус никому об этом не расскажет, потому что он верит, что я – человек порядочный, и было бы нехорошо портить мне репутацию и будущее. Он также говорит мне о том, что ему понятна моя грусть и моё разочарование в Либере, и если бы Сервуса кто-нибудь так же сильно обманул, ему тоже было бы очень обидно, и он, возможно, даже поплакал бы. Но, по его мнению, я плачу скорее потому, что я человек такой, эмоциональный. Сервус треплет меня за плечо и говорит, что теперь мерзавец поплатится и за то, что меня обманул. И ждать осталось совсем недолго, ведь казнь назначена на полдень, а он уже совсем близко. Так что мы с Сервусом сейчас выйдем из столовой и пойдём прямиком туда. С этими словами он помогает мне встать со стола и уводит меня куда-то.
Автор пишет письмо-предвидение себе 75-летнему... Афористичная циничная лирика. Плюс несколько новых философских цитат, отдельным параграфом.«...Предают друзья, в ста случаях из ста. Враги не запрограммированы на предательство, потому что они — враги» (с).
В этой книге, отличающейся прямотой и ясностью изложения, рассматривается применение уголовного права для обеспечения соблюдения моральных норм, в особенности в сфере сексуальной морали. Эта тема вызывает интерес правоведов и философов права с публикации доклада комиссии Вулфендена в 1957 г. Настоящая книга представляет собой полемику с британскими правоведами Джеймсом Фитцджеймсом Стивеном и Патриком Девлином, выступившими с критикой тезиса Джона Стюарта Милля, что «единственная цель, ради которой сила может быть правомерно применена к любому члену цивилизованного общества против его воли, – это предотвращение вреда другим».
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
Рене Декарт – выдающийся математик, физик и физиолог. До сих пор мы используем созданную им математическую символику, а его система координат отражает интуитивное представление человека эпохи Нового времени о бесконечном пространстве. Но прежде всего Декарт – философ, предложивший метод радикального сомнения для решения вопроса о познании мира. В «Правилах для руководства ума» он пытается доказать, что результатом любого научного занятия является особое направление ума, и указывает способ достижения истинного знания.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Исследуется проблема сложности в контексте разработки принципов моделирования динамических систем. Применяется авторский метод двойной рефлексии. Дается современная характеристика вероятностных и статистических систем. Определяются общеметодологические основания неодетерминизма. Раскрывается его связь с решением задач общей теории систем. Эксплицируется историко-научный контекст разработки проблемы сложности.