Корабль - [18]

Сервус был поражён. Сложно сказать, какие эмоции в ту минуту брали верх в его голове. Злость, непонимание, но, скорее всего, разочарование. Также было в нём нечто недоверчивое.

Он заговорил строго, но не без иронии:

—Да, Сигниф, меня огорчают ваши слова. До этого момента я думал, что вы честный человек, и всё ещё думаю, что в тех словах была доля истины, которую вы так умело пытаетесь теперь скрыть. Не так хорош Либер, как говорят о нём ваши чувства… Ведь я знаю его гораздо лучше, чем вы. Ума не приложу, зачем его так выгораживать! Судя по всему, он сумел обвести вокруг пальца своим злым обаянием неопытного парнишу, других причин оправдывать его я не нахожу. Но всё же вы лжец, Сигниф, и это очень дурной знак! Впредь мне придётся стать внимательнее и относиться ко всему, что вы говорите, с оправданным сомнением. А что до Либера, то могу вас уверить, что пожаловаться на наглеца всё-таки нужно. Никаких обоснованных причин для безделья быть не может! Поверьте, я знаю, о чём говорю! Бесстыдник требует наказания, и он его получит. Так вы со мной?

—Прошу простить, но не могу. Такой уж я человек! Пока не буду твёрдо убеждён в чём-то сам, других слушать не стану. Ну не увидел я в нём ничего плохого! А ещё примите к сведению, что я новенький и не хочу вот так сразу ввязываться в какие-то перепалки, , твёрдо и доходчиво объяснился я.

—Ну, Сигниф, я не в силах заставить вас это сделать, так что придётся мне, судя по всему, смириться с вашим решением. Но, как вы и сказали, пока не убедитесь сами… А вы непременно убедитесь! Это я вам гарантирую! Так что будем ждать… А теперь идите работать! Слишком много времени уходит на разговоры… – сказал он не без доли сожаления в голосе.

И как бы сильно ни была ненавистна мне моя работа, я повернулся и пошёл за шваброй с такой радостью, которая чувствовалась даже в походке, походке, ставшей лёгкой и уверенной! Пресытившись на сегодня болтовнёй, я был счастлив наконец отдаться одиночеству. «И почему не радоваться? – думалось мне. – Чудный день расцветает на моих глазах, и час близится к полудню». Солнце поднялось так высоко, что уже ни одна тень не могла скрыться от пламенного взора его огненных очей. А море заполонил штиль, сделавший любую спешку и перемену неприемлемой, да и попросту невозможной в глазах человека.

Но вся радость моя жила недолго, быстро утонув в грязи, которую я размазывал по палубе. Сейчас ничто не могло спасти счастье от неминуемой гибели в серости безотрадного дня, отданного на растерзание работе. И самое страшное, что никто не стал бы даже упрекать этого убийцу и вменять ему в вину душегубство и надругательство над человеческой радостью. Работа выжигает людское упоение и гонит из человека жизнь, делая его беспомощным заложником будничной реальности.

Производя на свет одно движение за другим, я мыл палубу. Поочерёдное напряжение моих мышц напоминало механическую работу станка. Солнце припекало и без того сгоревшую вчера кожу, а пот струился из пор и, точно роса, покрывал моё тело. Позабыв свою скоропостижно скончавшуюся безмятежность, я принялся думать, как встретить Либера и переговорить с ним. Я мог бы застать его на рабочем месте, но в короткие сроки это было маловероятно, учитывая, как Либер любил заниматься своим делом. Оставалось только надеяться, что мы столкнёмся в столовой. Но как же мне избежать Сервуса? Этот человек непременно увяжется и сядет со мной, тогда всё пропало. Более того, Сервусу лучше вовсе не видеть нас с Либером вместе, он обязательно заподозрит что-то неладное. А с другой стороны, что такого можем мы сделать? Никто не спасёт меня от Рока, беспринципно определяющего мою участь. Впрочем, выпади мне другое, вероятно, счастья бы особо не прибавилось. Здесь не могу я быть счастлив. Чего же мне желать? На посудине, среди нескончаемых толщ воды, нет ничего, что утолило бы жажду моей души! Но я не теряю надежду. Она не даёт ни единой вещи, кроме ничтожного, пустого оправдания жизни! Да, надежда оправдывает безо всяких причин для оправдания… Оправдывает, не оправдывая! Что же делает она? Зачем лжёт она? Зачем обманывает? Зачем мучает она меня! Ах, но я не могу, не могу отказаться от неё! Пока не могу…

Тем временем часы тянулись, словно дни, но, погружённый в свои думы, я не замечал их. Во рту совсем не осталось влаги, всё во мне высохло, испарилось до последней капли. Желудок давал знать о себе протяжным урчанием. Растеряв всё съеденное за завтраком, я остался так же голоден, как и сразу после пробуждения. Когда по Кораблю пронёсся звон, сообщая об обеденном времени, я испытал смешанные чувства. «Я не хочу быть здесь, и я не хочу уходить отсюда. Я не хочу есть и не хочу голодать. Я не хочу, чтобы это продолжалось, и не хочу, чтобы это навсегда прервалось… Что же делать?, оставаясь неподвижен в нерешимости. И всё же нужно было идти.

7

В этот раз я обошёлся без назойливых проводников и бездарных помощников. Добравшись до столовой и сделав глубокий вдох, пытаясь захватить как можно больше воздуха, я ступил в душное помещение. Пришёл я довольно быстро, так что очередь ещё не успела вырасти до тех масштабов, какие имели место быть утром, и множество столиков было свободно. Взяв свою порцию и не забыв в этот раз и о приборах, я занял столик в углу. Я оставался плохо виден для всех входивших, зато в этом месте открывался широкий обзор на столовую. Еда была та же. С утра ничего не изменилось. «Неужели гениальные повара не смогли придумать что-нибудь новенькое?» – произнёс я про себя с сарказмом. Но «замечательное» блюдо меня пока не интересовало. Я был занят тем, что всматривался в лица и искал среди них Либера. Так просидел я около получаса. Люди входили, ели, уходили и раз за разом этот цикл повторялся, напуская скуку. Ожидание моё обернулось тщетным, Либера среди них не было, и оставалось лишь догадываться, почему. Как ни странно, Сервус меня не заметил и сел за столик поодаль.