Корабельная слободка - [106]

Но дело не пошло лучше, когда Николке пришел на помощь Мишук, а за ним и Жора. Как ни напрягались все трое, так что лестница под ними трещала, а результат был один. Пот катился с них ручьями, руки, плечи, кожа на голове были у всех в занозах и ссадинах, но доска не поддавалась ни на волосок.

— Хватит, — сказал наконец Николка, тяжело дыша. — Ложись в дрейф[60], братишечки.

— Ходу нет, — молвил Жора уныло.

— Мертвая зыбь, — подтвердил Мишук.

И ребята расселись по ступенькам, чтобы отдышаться и передохнуть.

Ни бабушка Елена, ни капитан Стаматин не слыхали, о чем наверху, на лестнице, шептались ребята. Очень, видно, притомились старые, прикорнув каждый в своем углу. Но ребята, все трое, понимали, что нюни распускать не время: надо самим выбираться из этой ловушки и бабушку с капитаном спасать.

Тут Николка спохватился: ведь с ним были серные спички, целую пачку он давеча подобрал в часовне! И огарков у него полон карман! Николка в темноте чиркнул обо что-то спичкой и зажег огарок.

Крохотный огонек сначала осветил только Николкину руку и лицо. Вокруг огонька образовался желтый световой кружок с расходящимися во все стороны лучиками. Потом пламя вспыхнуло, и растопленный воск обжег Николке руку. Но Николка едва почувствовал это.

Подняв в одной руке огарок, Николка другой рукой судорожно вцепился в ступеньку, на которой сидел. А Жора и Мишук схватили за руки друг друга и так и замерли в этом положении.

Внизу, в подполье, стояли рядом три гроба. Крышки с них были сорваны и лежали подле. По всему подполью валялись на земле истлевшие лохмотья, человеческие кости, оскалившийся череп. В углу на каком-то узелке сидела бабушка Елена, уронив повязанную платком голову на грудь. А капитан Стаматин, прислонившись к одному из гробов, крепко спал, закутанный с головою в бабушкино одеяло.

XXXVI Встреча под старым кленом

Так прошло несколько минут.

Николка переводил глаза с одного гроба на другой, с разбросанных по всему подполью костей на оскалившийся посреди них череп, с бабушки Елены на капитана Стаматина. И вдруг встрепенулся Николка, поднял повыше зажженный огарок, вытянул голову вперед. Между двумя гробами, в кирпичной стене, чернело большое пятно. Что бы оно такое было? Николка чуть дыша сполз по лестнице вниз и, стараясь не наступать на кости, подобрался к тому, что густо чернело между гробами, низко, у самой земли.

Это было отверстие, отверстие, пробитое в кирпичной кладке неизвестно для чего. Может быть, там старый тайник, кем-то уже открытый и, без сомнения, очищенный; а может быть, подземный ход, лаз — но куда?

Мишук и Жора попрежнему оставались на лестнице, вцепившись один в другого, и не сводили глаз с Николки. Они видели, как Николка погрозил им пальцем, потом приложил тот же палец к губам… И они поняли: молчок, мол, тихо, ни гу-гу. Николка стал после этого уменьшаться в размерах и пропал, словно ушел в стену в том месте, где она чернела большим полукруглым пятном. И тотчас в подполье стало снова непроглядно темно.

Но все это только показалось Мишуку и Жоре в подполье с гробами при слабом свете воскового огарка. Николка в размерах не уменьшался, он только опустился на корточки и полез в отверстие в стене, вытянув вперед руку с зажженным огарком.

Сначала Николка очутился словно в русской печке. Над ходом был выведен полукруглый свод, и кирпичи вверху были покрыты сажей или копотью. Николка полез дальше и скоро заметил, что свода больше нет и над головой у него сырая — верно, от прошедшего ливня — земля. Огарок догорал в руке у Николки, но это не печалило его. Огарков этих с ним в кармане портков был полный запас, и пачку спичек он ощущал у себя за пазухой вместе с трубкой и кисетом, раздобытыми на берегу Черной речки в первый же день. Увлеченный своей задачей, Николка попрежнему не чувствовал, как растопленный воск обжигает ему руку. Но вот пламя вспыхнуло, затрещало, и огарок погас. И сразу стало темно и черно, словно утонул Николка в чернильной реке.

Только постепенно, очень медленно начало что-то обозначаться впереди, бесформенное и бесцветное, похожее на гигантскую медузу. Она была во много раз больше тех, что вылавливал Николка руками, купаясь в Большой бухте. Но, бесцветная, она довольно скоро посерела, потом приобрела голубой цвет, и — чего Николка, во всяком случае, никогда у медуз не видывал — у нее появился глаз, круглый и светлый, и она принялась лукаво подмигивать Николке.

— Звездочка, — догадался Николка. — Это ж звездочка! — чуть не крикнул он, поняв, что ход из подполья с гробами и черепом ведет на вольную волю, где небо и звезды, и ветер, и мать в Севастополе, и тятька на пятом бастионе… — Звездочка, шептал Николка как зачарованный. — А вон и другая… глянь-ко — третья… Ах, ты!

И, не зажигая нового огарка, Николка, как змея, подтянулся дальше, и скоро голова его торчала наружу, в отверстии, которым кончался ход.

То, что Николка увидел, не порадовало его. Под часовней, в лощинке, горел костер. У костра, боком к Николке, сидел на земле человек, обнаженный до пояса, с сорочкой, разостланной у него на коленях. Судя по тому, как человек этот поминутно дергался, то припадая к сорочке, то выпрямляясь и растирая что-то между пальцами, — он занимался ловлей блох. И тут же рядом были брошены красная английская куртка, медная каска с волосяным султаном, карабин на ремне и палаш. С ногой, привязанной к поводу, бродил по ту сторону лощинки неразличимо каких мастей конь.