Копейщики - [96]

- Что-то случилось или у тебя есть нужда во мне? - Настоятель положил свою сухую ладонь на плечо Мерону.

- Вы проницательны, отец Герард, - Жильбер поднял глаза и с благодарностью взглянул на аббата. - Не могу сказать, что произошло нечто необычное или мне чего-то не хватает, только... - Мерон замялся, не зная, как начать разговор, ради которого он просил о встрече.

Аббат, заметив нерешительность жаждущего совета, подбодрил его:

- Говори. Не смущайся поставить меня в неловкое положение. Я знаю, что в своих поисках ты достиг успеха и определённой степени просветления разума. Да вот вижу - душа у тебя не на месте. Что-то беспокоит тебя, что-то удерживает в этих стенах. Или вкус истины оказался неожиданно горьким? – монах обвёл глазами ограду монастыря.

Мерон, не говоря ни слова, достал обрывок бумаги и протянул настоятелю.

- «INFERNO», - прочитал вслух аббат и перекрестился. - Ты хочешь узнать, что это?

Мерон кивнул.

- Я не задам тебе больше ни одного вопроса, но… Ты нашёл нечто, пугающее меня.

Настоятель ещё раз сотворил перед грудью распятие.

- На самом деле - с этим словом всё просто. Сложнее то, что стоит за ним. - Отец Герард отдал кусочек бумаги Мерону и продолжал. - Это слово на языке англосаксов означает «Ад».

Мерон вздрогнул и побледнел.

- Ты по-прежнему не хочешь исповедаться?

Жильбер подумал немного.

- Наверное, пора это сделать, но я могу рассказать вам только о своих грехах. Чужие – забота Господа.

Аббат понимающе кивнул. В глазах его не было ни любопытства, ни равнодушия. Там горел огонь веры и желание помочь заблудшей душе.

***

После исповеди они долго сидели молча по разные стороны перегородки, разделяющей пространство исповедальни. Казалось бы, очищающее молчание должно снизойти на землю лёгким светлым облаком, свободным от груза грехов и тяжести раскаяния, от бремени дел и грязной шелухи мыслей.

Но всё было наоборот. Молчание сгущаясь, нависло у них над головой неразрешимыми сомнениями.

Наконец аббат вздохнул и приоткрыл решётчатое окошко в перегородке.

- Ты напомнил мне о заблуждениях Абелара[143], многократно осуждённого католической церковью за ересь. Но - да простит меня Господь! - он был прав, когда говорил, что Бог дал человеку силы для достижения благих целей, следовательно, он дал рабам своим ум, дабы удержать в разумных пределах игру воображения и направлять к истинной вере. Вера, как считал этот богослов, зиждется непоколебимо только на убеждении, достигнутом путём свободного мышления; а потому вера, приобретённая без содействия умственной силы и принятая без самодеятельной проверки, недостойна свободной личности. А ещё он утверждал, что единственными источниками истины являются диалектика и Священное писание. По его мнению, даже апостолы и отцы церкви могли заблуждаться, и что любая официальная догма церкви, не основанная на Библии, в принципе могла быть ложной.

Настоятель перевёл дух и продолжал:

- В своих поисках истины ты заставил меня вспомнить и о монахе Мартине Лютере[144], об одном из принципов его учения в спасение через благодать. Он не противопоставлял мирское духовному и говорил, что и в мирской жизни осуществляется благодать Бога. Вот его слова: «Бог предназначает человека к определённому виду труда посредством вложенного таланта или способности, а долг человека - прилежно трудиться, исполняя свое призвание. Причем в глазах Бога нет труда благородного или презренного». Труды монахов и священников, какими бы тяжкими и святыми они ни были, ни на йоту не отличаются в глазах Бога от трудов крестьянина в поле или кузнеца у горна, или ищущего правду в скрипториях аббатств.

Монах вышел из исповедальни, вывел за руку Мерона в придел церкви и, положив ему руку на склонённую голову, тихо сказал:

- Господь отпускает тебе грех осквернения могилы, легкомысленной кражи и прикосновения к странной, полной святости и притяжений невиданных сил реликвии. Ты, по моему разумению, очень близок к какой-то пугающей меня истине. Но кое-что подсказывает мне… Ты далёк от смирения и готовности принять эти откровения, и это расстояние не даёт покоя ни сердцу твоему, ни разуму.

- Что ещё сказать тебе? - Аббат, не опуская глаз, смотрел в упор на Жильбера. - Есть путь сомнений, и есть путь самоуверенной гордыни. Есть тропа веры и дорога поиска, – монах запнулся, как бы подбирая слова.

- Я не говорю: «Выбери смирение». Я не говорю: «Успокой свою душу и разум в молитвах». Я не говорю: «Оставь в покое истину и умерших, не тревожь прикосновением суеты подлинные реликвии и святость». Я не говорю этого, ибо ты – молод и горяч. Ибо, кто свят, а кто нет - решает Господь. Какие материи или, сиречь – вещи, есть реликвии, в чём их божественная мощь - тоже дело Господа. Я не говорю тебе: «Сила - в вере». Мол, верь - и снизойдёт в твоё сердце откровение, - голос отца Герарда на мгновение прервался. На его лице блуждала печальная улыбка. - Ибо силой является также и знание, ибо знание предполагает поиск и путь, а путь сопоставим ценностью с верой и открывает новые грани божественного и магического в задуманном и исполненном Иисусом Христом.