Копьё царя Соломона - [39]

— Да, — сказал Аполлинарий, задумчиво глядя себе под ноги, пока они пересекали тюремный двор, — чего только не видели эти камни. Небось, с пятого века тут лежат.

— И что еще предстоит им увидеть, — философски заметил Ник. — Интересно, что вот мы сейчас увидим.

Проходя по полутемному тюремному коридору они вдруг услышали странный грохот. Похоже было, что что-то обрушивается, то ли стена, то ли начинается бунт. Но сопровождавший их маленького роста надзиратель, время от времени снимавший свою фуражку, чтобы вытереть клетчатым носовым платком обширную плешь, с огромной связкой ключей от камер на поясе, был олимпийски спокоен.

— Что это? — бросил грозно Вачнадзе надзирателю, не поворачивая головы.

— А это, ваше сиятельство, заключенные… они по утрам, извините, насекомых выгоняют.

— Как это? — изумился Вачнадзе.

— Да так вот, у них плетеные корзинки-сундучки, в них им передачу приносят, а по ночам они их под голову кладут. Вот вошки и клопики в плетенки и набиваются за ночь. А по утрам они их об пол бросают, обитатели, то бишь клопики и вошки разбегаются, а они их ногами топчут. Да вы не беспокойтесь, у нас это давненько.

Несмотря на ситуацию, Ник и Аполлинарий не могли сдержать улыбки.

Но вот из очередного коридора пахнуло карболкой и они догадались, что здесь расположен тюремный лазарет. Палату лазарета они определили сразу, увидев скучающих полицейских у дверей.

— А какая надобность, чтобы и в тюрьме полицейские дежурили? — нахмурил брови Вачнадзе.

— Доктор Зандукели велел! — ответил быстрой скороговоркой надзиратель.

— Ах, раз доктор Зандукели, ну тогда да, конечно, конечно, — немного нервно сказал Вачнадзе.

Ник и Аполлинарий переглянулись.

Вачнадзе осторожно постучал в дверь. Дверь рывком открылась и на пороге появился взъерошенный Зандукели, буквально «грозно сверкая очами». Но Вачнадзе успел раньше:

— Вот господа Кикодзе и Кефед-Ганзен, как вы велели, доктор!

И втолкнув в палату Ника и Аполлинария, Вачнадзе прикрыл дверь с другой стороны.

— Ох, слава богу, — воскликнул Зандукели. И деловито предложил. — Садитесь на табуреты.

— А где раненый? — спросил Ник, оглядываясь по сторонам.

— Тут, за ширмой, он спит под действием снотворного. — быстро ответил Зандукели. — Господа, мне надо сообщить вам нечто крайне важное. — сказал он, понизив голос до шепота. — Князь Вачнадзе, наверное, рассказал вам, как все произошло. Когда я приехал на место происшествия, там толпился народ, правда, в коридоре. Они просто умирали от любопытства, вытягивали шеи, вставали на цыпочки, чтобы рассмотреть, что произошло. Народ-то у нас любопытный. Когда я стал рассматривать первого раненого и просунул руку ему под живот, чтобы перевернуть на спину, то почувствовал, что под ним лежит что-то металлическое. После того, что вы мне рассказали о мцхетском покушении, я сразу сообразил, что надо сделать так, чтобы никто не видел, что это. Приподняв этого человека, я заглянул и, представьте себе, я увидел точь-в-точь такой же кинжал, какой был в Мцхета. Тогда мне его предъявили, чтобы я мог оценить, могло ли покушение таким кинжалом быть смертельным, вы же помните.

Ник и Аполлинарий, внимательно слушавшие, закивали головами.

— Так вот, я утаил свою находку от полиции, спрятав ее в саквояж, чтобы затем передать кинжал вам. Он у меня с собой. Но, еще и другое, когда я немного приподнял труп, и заглянул снизу на его грудь, то, как вы думаете, господа, что я увидел? Да, представьте себе, такая же татуировка, какая была у Винкельмана! Потом, когда труп перевезли в прозекторскую Михайловской больницы, я смог разглядеть ее поближе!

— Красная? — воскликнул Аполлинарий.

— Нет, черная! Такая же, как на том погибшем из Мцхеты! А теперь зайдем за ширму.

Зандукели осторожно отодвинул одну из створок ширмы. Ник и Аполлинарий зашли за нее, Зандукели приоткрыл серое тюремное одеяло и они увидели лежавшего с запрокинутой головой, с запекшимся ртом человека, на груди которого с левой стороны был вытатуирован черный треугольник.

Зандукели, прижав палец к губам, вывел их за ширму.

— Он очень плох. Я осмотрел его внимательно. У него аневризма легкого. И можно ждать разрыва легкого в самом ближайшем будущем, с минуты на минуту. Он обречен. Я дал ему успокоительное, психотропное, и он в состоянии опьянения. Адекватно не воспринимает действительность.

— А нельзя ли с ним побеседовать? — осторожно спросил Ник.

— Попробуйте, хуже не будет, — пожал плечами Зандукели. — Тогда я сделаю ему сейчас укол и него будет просветление, эдак минут на десять.

Пока Зандукели возился с уколом, Ник сел на табурет возле постели раненого. Это был мужчина в расцвете сил, с каштановыми волосами, с совершенно заурядной внешностью. Но это был европеец. Интуиция подсказывала Нику, что здесь можно подумать и о скандинавском происхождении. Помня, что Гаспаронэ не распознал тот язык, на котором говорили в гостинице, он отмел фламандский и голландский, напоминавшие немецкий, и, по какому-то наитию, вдруг спросил по-шведски:

— Как вы себя чувствуете?

— Плохо, — ответил ему раненый по-шведски.

Аполлинарий, стоявший в некотором отдалении, чтобы не мешать Нику, подался вперед. Ник предостерегающе поднял руку. Была дорога каждая минута. Раненый открыл глаза, обвел мутным взглядом палату, видимо, не понимая, где он находится, потом его взгляд пополз по Нику, столь же отвлеченный и непонимающий, и вдруг задержался на руке Ника. На пальце у Ника был перстень шейха с полированным черным камнем. В это мгновение в глазах умирающего появился блеск. Не отрывая взгляда от камня, он даже попытался приподняться на локтях. В его движении улавливалось стремление поцеловать руку с перстнем.