Контрреволюция - [103]

В записках Витте порой чувствуется пристрастие, потому сопоставление их с воспоминаниями Коковцева, аполитичного, умного чиновника, может позволить внести некоторые коррективы в толкование некоторых фактов Витте.

Сухомлинов в моих глазах всегда являлся вреднейшим из всех министров Николая Второго. Есть даже основания считать его предателем. Мне не хочется верить в то, что человек в его положении, звании, при исключительном отношении к нему царя мог бы пойти на сознательное шпионство. Но если он даже таковым и не был, то одно его исключительное легкомыслие делает его, во всяком случае, преступником перед родиной. В первой части своих воспоминаний я довольно подробно останавливался на его личности и деятельности и повторяться не хочу. Сухомлинов в своих мемуарах старается, главным образом, оправдаться во всех взводившихся на него обвинениях и попутно заклеймить своих врагов. Между прочим, много достается от него бывшему Верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу.

Ценными дополнениями к этим министерским воспоминаниям служат записки начальника царской охранки генерала Спиридовича[340], председателя Государственной думы Родзянко, члена Государственной думы и посла Временного правительства во Франции Маклакова.

Три книги В. А. Маклакова под названием «Власть и общественность на закате старой России» с подзаголовком «Воспоминания современника» охватывают период с начала восьмидесятых годов по революцию 1917 года. В них, кроме воспоминаний, много общих рассуждений и анализов былых событий, так что они носят до некоторой степени характер исторического труда. Маклаков описывает время Александра Третьего, возникновение и развитие освободительного движения в среде русской земской либеральной общественности и либеральных представителей свободных профессий, затем царствование Николая Второго, отклики революции 1905 года на освободительном движении либералов, особенно подробно останавливается на тактике кадетской партии за все это время.

В этом случае он полемизирует со своим прежним партийным лидером, а впоследствии политическим противником профессором Милюковым.

Воспоминания Маклакова интересны, особенно когда он дает картины жизни московской интеллигенции и сотрудничества конца прошлого века. Но, уж не говоря о том, что они проникнуты буржуазными представлениями, автор в своих оценках событий придает преувеличенное значение всякого рода съездам, заседаниям и вынесенным на них постановлениям. Отражение жизни и настроений кругов населения очерчено в его труде недостаточно ярко.

Другой видный член кадетской партии, один из лучших ораторов Государственной думы Шингарев также оставил свои воспоминания о политической жизни в 1907–1917 годах. Он заканчивает их описанием Февральской революции, при этом пишет, что приветствовал ее. Если он действительно искренне и приветствовал ее, то, очевидно, потому, что, как и Милюков, видел в ней средство для осуществления тех политических задач, которые ставила перед собой его партия, т. е. для установления в России конституционного образа правления. Я вправе так думать, так как всего лишь за три недели до начала революции слышал от него слова, сказанные с неподдельной тревогой, что только «чудо» может нас спасти от революции.

Придворная жизнь при последних двух царях освещена довольно наглядно в воспоминаниях великого князя Александра Михайловича и начальника канцелярии Министерства двора генерала Мосолова[341]. Между прочим, Мосолов приводит интересные подробности о процедуре возникновения манифеста 17 октября 1905 года и учреждения Государственной думы, о роли в этом деле Витте, великого князя Николая Николаевича, министра двора графа Фредерикса и других лиц.

В одном рижском еженедельнике печатались мои «Воспоминания камер-пажа» о воспитании, обучении, придворной службе и быте привилегированного военно-учебного заведения – Пажеского корпуса – в конце прошлого столетия.

Наиболее солидные воспоминания о революции, изданные эмигрантами, принадлежат перу двух вождей контрреволюции: военному – Деникину и идеологическому – Милюкову. Этим уже определяется их содержание и подход к оценке революционных событий. Они построены на буржуазных представлениях и проникнуты контрреволюционным духом.

Однако психология этих наиболее видных контрреволюционных вождей и их отношение к революции и ее последствиям весьма различны.

Деникина возмущало в революции почти исключительно разрушение армии и связанное с этим поражение в войне. Отсюда его вражда к тем, которых он считал виновниками этих бедствий. Деникин не мог понять, как не понимали этого многие в его окружении и я в том числе, что Октябрьская революция является первым шагом в перестройке человеческого общества на совершенно новых, неизведанных началах. В силу этого контрреволюционность Деникина основывалась на невозможности для него отрешиться от взгляда на большевиков как на губителей родины, в лучшем случае как на бессознательных разрушителей старого, без способности создать на месте его нечто новое. Я убежден, что победоносное завершение Красной армией Великой Отечественной войны занятием Берлина заставило его во многом изменить свое отношение к большевикам и могло бы даже привести его к полному признанию советской власти.