Контракт рисовальщика. Киносценарий - [30]

— Нас весьма заинтриговала живая статуя…

— Вначале она была призвана играть в сюжете гораздо более важную роль. Наша гениальная гримерша тратила часы на превращение актера в статую, кладя ему на уши пену, на тело — улиток… По сути это повод для разрядки, английская традиция «Зеленого человека» и Киплинга, развлечение посреди напряженной драмы. Это символическое существо, олицетворяющее природу и парки; в английской литературе ему родствен персонаж шута. В эту эпоху английские протестанты путешествуют на юг Европы, привозят оттуда статуи и ставят их в своих садах как свидетельство того, что человек состоятелен. И мистер Герберт, то ли по незнанию, то ли потому, что он хочет показать своим друзьям, что побывал в Средиземноморье, нанимает человека, который должен играть роль статуи. А этот слуга, немножко сумасшедший простачок, перегибает палку!

— Устраивает ли вас французское название вашего фильма — «Убийство в английском парке»?

— Оно слишком определенное. Английское слово «draughtsman» — «рисовальщик» имеет множество других значений, позволяющих играть смыслами: сквозняк, глоток, закидывание невода, улов, доза лекарства, игра в шашки и т. д. Точно так же, «contract» может означать и брачный договор, и торговую сделку… В моем фильме все доведено до крайностей: и язык, и слишком зеленый цвет пейзажа (мы использовали специальные зеленые фильтры), и костюмы, совсем не соответствующие исторической реальности, и непомерно высокие прически дам. Я хотел сделать очень искусственный фильм. Соответствие исторической правде меня не волновало. Нам повезло с костюмершей, которая при смехотворном бюджете творила чудеса.

— К «Контракту», как и к большинству ваших предыдущих фильмов, музыку написал Майкл Найман. Считаете ли вы, что это музыкант, больше всех прочих способный содействовать воплощению ваших замыслов?

— Мы знакомы с Майклом давно и, по-моему, очарованы нашим сотрудничеством! В данном случае я хотел, чтобы музыка задавала структуру изображения, а не наоборот. Обычно в кино равновесие между изображением и музыкой бывает нарушено.

— Какое положение занимаете вы в английском кино?

— Весьма изолированное, особенно среди режиссеров. Даже успех — и финансовый, и у критики — «Контракта рисовальщика» не слишком помог мне в финансировании других моих планов. Сейчас я занят как никогда — много работаю для телевидения, снимаю документальные фильмы, но идеальная для моего воображения длительность — это все-таки полнометражные фильмы.

             «L'Avant-Scene Cinema»,

             № 333,

             октябрь 1984

ИЗ БЕСЕДЫ АНЬЕС БЕРТЭН-СКАЙЕ С ПИТЕРОМ ГРИНУЭЕМ

…В большинстве моих фильмов есть несколько смысловых уровней. Так, в «Контракте» было желание раскрыть символику плодов, фруктов, изучить связи между высшими слоями общества и низшими, между миром господ и миром слуг. Большая часть тем исчезла, остались только жалкие следы, способные, я надеюсь, вызвать интерес, стимулировать воображение, будить чувства.

— Претерпела ли ваша режиссерская манера эволюцию в смысле большей подвижности камеры?

— Камера стала намного больше двигаться. У меня есть очень длинные планы, они могут длиться до пяти минут, как в «Контракте рисовальщика». Моя точка зрения субъективна, но я никогда не следую за персонажем в его передвижениях на площадке. Актеры, с которыми я работаю, это знают, большинство из них имеют большой опыт работы в театре. В условиях голливудского кино камера — рабыня актера, актер — король, перед которым камера постоянно делает реверансы; Моя манера связана с традицией английского театра. Я питаю интерес к положению человеческого тела на фоне ландшафта, к тому, насколько оно соответствует живописной традиции…

— Как по-вашему, кино есть нечто ненастоящее по определению, а обман — его неотъемлемое качество?

— Это искусство иллюзий, высшая степень обмана. Я хочу, чтобы зрители знали, что пока они смотрят картину, они включены в игру зрителя и режиссера, и правила этой игры весьма необычны. В моем представлении кино — это обширная область, в пределах которой я могу раскрывать различные идеи, и мне не нужно, чтобы оно было реальным и верно отражало мир. Напротив, это идеальное средство выражения.

— Многие моменты в ваших фильмах явно оправдывают сравнение с Набоковым: это и вкус к игре, и любовь к фотографии, и увлечение насекомыми…

— Мой отец был орнитологом, и мне хотелось пойти по его стопам, но найти в этой же области такой уголок, который был бы только моим. Отец страстно любил птиц, а я обратился к тому, что птицы ели. Так я заинтересовался энтомологией… И я больше люблю монтировать фильм, чем снимать, испытывая удовольствие, подобное тому, которое испытывает человек, когда рассматривает склянку с насекомыми и пытается определить их место в природе, чтобы выяснить, нет ли среди них нового вида.

— Как вы миритесь с тем, что вас сравнительно мало ценят в Англии?

— Действительно, странно, что люди по-настоящему интересующиеся моим творчеством, не говорят по-английски. Мое кино вызывает несравненно больший энтузиазм за рубежом.

— Вы однажды сказали, что жестокость, насилие обязательно предполагает чувство ответственности.