Питер Гринуэй
Чудеса и превращения
Безоблачным вечером реактивный самолет приступил к снижению ровно в двадцати пяти милях от аэропорта, где должен был совершить посадку. Первые пять миль шум его двигателей никого не беспокоил. На шестой миле орнитолог, наблюдавший птиц на водохранилище, в раздражении поднял голову и быстро взглянул на воздушное судно. Он обратился в лебедя. На седьмой миле самолет сквозь тюлевые занавески спальни заметили натуралист и его супруга — и превратились в ворон. На восьмой миле через световой люк школьного дортуара самолет увидели четверо детей и превратились в цапель. На девятой миле самолет засекли семь ночных сиделок дома престарелых и превратились в ласточек. На десятой миле самолет был замечен двадцатью одним членом восьми семейств; они стали чайками. К девятнадцатой миле самолет уже пронаблюдали двадцать четыре тысячи девятьсот двадцать семь человек в двух городах, четырех деревнях и одном палаточном лагере. Большинство обратилось в пингвинов.
Когда самолет взорвался на посадочной полосе, из обломков вышел казуар с пурпурным клювом и зарегистрировался в зале для почетных гостей.
Чтобы отвратить стаи ласточек, ежегодно поедающих одну треть производимых страной продуктов питания, народ решил провести Неделю Ласточек. Денно и нощно, семь дней подряд немалое население страны звонило в колокола и гремело колокольчиками, дребезжало и грохотало крышками от кастрюлек, а также орало. Ласточки слишком боялись опуститься на землю и в конце концов падали с неба замертво. По той же причине полетное измождение прикончило чаек на побережье, цапель на болотах, орлов в горах и голубей на городской площади. В конце седьмого дня Неделя Ласточек завершилась. На следующий год насекомые пожрали две трети съестных припасов страны, а валютным стандартом вместо золота стали яйца.
Среди прочего материала натуралист сделал снимок дохлой собаки на пляже. Труп недельной давности облепили мухи. Натуралист вернулся домой, вынул из камеры пленку и отправил ее в уважаемую лабораторию. Пленку проявили, напечатали и почтой вернули натуралисту, который вскрыл бандероль у себя в кабинете. Сравнивая оттиски с негативами, натуралист вынужденно придержал уголок одной фотографии зубами. На ней была запечатлена дохлая собака на пляже. В тот же вечер натуралист скончался от инфекции.
Труп его, облепленный мухами, был обнаружен полицией неделю спустя и сфотографирован.
Молодой человек, служивший в столичной Комиссии по водоснабжению, работал по восемь часов в день за столом, сделанным из обломков старого корабля. Обеденный перерыв молодой человек проводил в плавательном бассейне, а в перерыве на чай наблюдал за каналом. В субботу утром он подрабатывал у рыботорговца, в субботу днем ходил в зоопарк и смотрел на тропических рыб, что плавали в аквариумах. Утром по воскресеньям он отправлялся на рыбалку, а днем в воскресной школе читал классу «Притчу о хлебах и рыбах» либо «Историю про Иону и кита». Воскресные вечера чередовались: он пел матросские песни в клубе юнг или собирал пожертвования в фонд «Спасательная шлюпка». Нерабочие дни он проводил так: пересекал туда и обратно Ла-Манш на пароме со своей подругой, которая в закусочной подавала рыбу с жареной картошкой. В любое другое свободное время молодой человек просто пил воду.
Зоолог женился на кенгуру и сначала держал ее в загоне за домом. Но через три года ее удалось хорошенько приручить и выхолить — она стала смирной, и зоолог перевел ее в дом. Еще через год они начали свои брачные отношения и были очень счастливы. Эротические переживания были так изобретательны и остры, что зоолог часто опаздывал на работу, вскоре перестал ходить на нее совсем и в конце концов подал заявление. Почти все время пара проводила в постели. На жизнь человек зарабатывал карандашными и акварельными рисунками воображаемого биллабонга. Те картинки, что не удавалось продать, он развешивал на стене спальни.
После четырнадцати лет идеального брака и эмоционального комфорта супруга скончалась. Человек потерял от горя рассудок. Сунув руки в меховую муфту, он целыми днями просиживал на корточках перед картой Западной Австралии. А через три недели после похорон рухнул замертво у ограды зоопарка, которым управлял абориген.
Натуралист весьма устойчивых привычек жил по солнцу. Вскоре после рассвета он садился завтракать с семейством на крыльце своего дома, смотревшем прямо на восток. В одиннадцать часов он выходил к семейству испить кофе на веранду, залитую солнцем с юго-востока. Обед он ел с семейством на террасе с видом на сад, разбитый к югу от дома. Примерно в семь часов натуралист и семейство ужинали в зимнем саду, любуясь закатом, а едва темнело, натуралист отправлялся на боковую.
Когда мир стал вращаться против часовой стрелки, натуралист не сумел изменить привычкам и весь день проводил один, в тени своего дома — и никогда больше не встречался, сиживал или жевал со своим семейством.
Лошадь, привязанная на ночь к бетонному столбику на полосе отчуждения у железнодорожных путей, испугалась скорого поезда, оборвала недоуздок и бросилась в тоннель. Четыре дня спустя угольщик, решив, что его лошадь украли, сообщил в полицию и стал развозить свой товар в мебельном фургоне. В тот же вечер машинист подземки рассказывал, что у сигнальных огней в тоннеле между Бейкер-стрит и Сент-Джонз-Вудом заметил силуэт крупного животного. На следующий день обходчик в песчаном приямке на Тауэр-Хилле обнаружил отпечатки копыт. Взрытые клумбы на Бэронз-Корте и навоз в тоннеле у Грин-Парка убедили руководство издать предупреждение машинистам, хотя ни один начальник не верил, что животное способно выжить на электрифицированных рельсах.
