Конструируя «Другую Русь»: Образы «Руси» в историописании Великого княжества Литовского XVI-VII веков - [6]

Историописание мигрантов в ВКЛ, получивших индигенат (ставших поддаными), условно можно обозначить как круг Стрыйковского безотносительно споров об авторстве между Стрыйковским и Гваньини. Эта традиция методологически была основана на авторской интерпретации других довольно многочисленных источников - в первую очередь русских и белорусско-литовских летописей, доступ к которым авторы памятников историописания получали в усадьбах элиты ВКЛ, например в Слуцке, а также широким использованием произведений польского историописания с дополнительным привлечением античных авторов для историко-географической легитимации своих произведений в русле представлений эпохи Возрождения. Но в самом ВКЛ появилась и своя, более «политизированная» традиция историописания.

Оформление образа Руси в историописании ВКЛ XVI века

Отметим тут прежде всего Михалона Литвина / лат. Michalo Lituanus с его фрагментарным полемическим трактатом «De moribus Tartarorum, Litvanorum et Moschorum, Fragmina X. multiplici Historia referta...». Это произведение было преподнесено в 1550 году королю и великому князю Сигизмунду Августу, но дошло до нас в фрагментарном виде (в 10 фрагментах), будучи впервые опубликованным в 1615 году в Базеле [31, р. 1—41] в конволюте с трудом Яна Ласицкого «О богах Жемайтии».

В пятом фрагменте трактата автор основное внимание уделил языковым и этническим характеристикам Великого княжества Литовского. Михалон Литвин констатирует, что «у нас, к сожалению, нет гимназий». И далее делает более широкие выводы: «Мы изучаем московские письмена (literas Moscoviticas), не несущие в себе ничего древнего, не имеющие ничего, чтобы возбуждало к доблести, поскольку рутенский язык (idioma Ruthenuva) чужд нам, литвинам, то есть италианцам (Italianis), происшедшим от италийской крови» [11, с. 85—86].

Что стоит за этим совмещением literas Moscoviticas и idioma Ruthenuva? Насколько они синонимичны у Михалона Литвина? Ниже сам автор поясняет свои историко-географические представления. После того, как Цезарь отправился по Океану в Британию, «и его флот был разметан бурей, [и] плавание было не слишком удачно, и пристали корабли предков наших к побережью, то, как полагают, они вышли на сушу там, где ныне находится крепость Жемайтии Плотели (Ploteli)». Далее Михалон продолжает в русле представлений, которые шире легенды о Палемоне:

«Пройдя оттуда дальше, они покорили соседний народ ятвягов (jaczvingos), потом роксоланов (roxolanos), или рутенов (ruthenos), над которыми тогда, как и над москвитянами (Moscis), господствовали заволжские татары; и во главе каждой рутенской крепости стояли так называемые баскаки (basskaki). Они были изгнаны оттуда родителями нашими италами (italis), которые после стали называться литалами (litali), потом — литвинами (Litvani). Тогда с присущей им отвагой, избавив рутенский народ (populis Ruthenicis), земли и крепости от татарского и баскакского рабства, они подчинили своей власти все от моря Жемайтского (a mari Samagitico), называемого Балтийским (Ваlteum), до Понта Эвксинского, где [находится] устье Борисфена, и до границ Валахии (Valachiae), другой римской колонии и земель Волыни (Voliniae), Подолии (Podoliae), Киевщины (Kijoviae), Северы (Siewer), а также степных областей вплоть до пределов Таврики и Товани (Towani), [места] переправы через Борисфен, а отсюда распространились на север к самой крайней и самой близкой к стольному граду Московии крепости [называемой] Можайском (Mozaisco), однако, исключая ее, но включая Вязьму (Wiazmam), Дорогобуж (Dorohobusz), Белую (Biela), Торопец (Toropetz), Луки (Luki), Псков (Pskov), Новгород (Novihorod) и все ближайшие крепости и провинции» [11, с. 86—86].

Таким образом, под рутенами, освобождёнными от ига татар италийцами, следует понимать в первую очередь население украинских земель, некогда зависимых от Орды. Михалон также описывает экспансию литвинов в сторону Москвы. Следует отметить, что при восхвалении «Литвы хороброй» [11, с. 76], Михалон позитивно оценивает качества народов, которых в политическом плане он может представлять критически:

«Москвитяне (Mosci) и татары намного уступают литвинам (Lituanis) в силах, но превосходят их трудолюбием, любовью к порядку, умеренностью, храбростью и прочими достоинствами, которыми упрочиваются королевства. Турки и прочие сарацины (saraceni), сходящиеся пять раз в день в местах, предназначенных для молитвы, снимают обувь и моют холодной [водой] даже срамные свои места. Они, а также татары, москвитяне (Moscovitae), ливонцы (Livones), пруссы (Pruteni), из бережливости непрерывно носят одну и ту же одежду, а у нас она и дорога и разнообразна» [11, с. 75].

Относительно личности Михалона Литвина в историографии существовала дискуссия. Автором трактата «De moribus Tartarorum, Lituanorum et Mosshorum» считался Михаил Тышкевич, боярин и великокняжеский дворянин, упоминаемый в источниках 1528-1552 годов. Матвей Любавский первым указал, что автор этого трактата имел литовское происхождение, поскольку Михалон сам ясно отмечал, что «Idioma Ruthenum alienum sit a nobis Lituanis» (V, 23). Однако это указание было оставлено без внимания М. Любавским, хотя русинское происхождение рода Тышкевичей было ему хорошо известно. М. Любавский исходил из предпосылки, что названное в трактате имя Михалон — настоящее, а поскольку автор упоминал, что он был в Крыму во времена хана Саип-Гирея (1533—1551), то историк отождествил Михалона Литвина с личностью посла ВКЛ в Крыму в 1538-1539 годах - Михаилом Тышкевичем, - и подобным простым способом признал несомненным его авторство [9, с. 49-54.].