Конные и пешие - [19]

Алексей ехал по набережной, он любил эту дорогу, здесь всегда было просторно, даже в такие послерабочие часы машины ездили редко.

— Что же ты не спрашиваешь, почему? — сказала Анна.

— Разве это важно?

— Во всяком случае, всех интересует именно это.

— Меня интересует другое.

— Лешка, Лешка! — снова рассмеялась она и внезапно поцеловала его в щеку. — Но ты же сам виноват. Ты меня бросил. Очень нагло бросил.

— Об этом мы уже говорили. Сына взяла с собой?

— Да, сына взяла с собой. Почему ты не захотел на мне жениться?

— Потому что был дурак.

— Ты и сейчас дурак: стал меня разыскивать после того, как до тебя докатились слухи. Когда они до тебя докатились?

— Сегодня.

— Вот видишь! А теперь ты уезжаешь. И я не смогу тебе рассказать, как я решилась уйти.

— Я все равно не пойму. Я твоего Виталия плохо знаю.

— Он учился вместе со мной на одном курсе. Да и в институте…

— Ты же знаешь, сколько я бываю в институте, — резко сказал Алексей. — Директорский сынок. Пошел он…

— Зачем ты меня сегодня разыскивал? Только узнать: правда ли, что я решилась уйти навсегда?

— А ты решилась?

— Я ведь не люблю поворачивать обратно.

Алексей знал, как она упряма, сам убеждался в этом не раз.

— Ну, вот мы и приехали, — сказала она. — Когда ты вернешься, давай встретимся.

— Разве я не могу к тебе подняться?

— Нет, — сказала она, и глаза ее потемнели. — Я тебе еще ничего не простила, хотя много о тебе думала. Пока! — И снова поцеловала его в щеку.

Анна шла к подъезду под зонтом; волосы, падавшие на плечи, покачивались в такт шагам, он знал, какие они мягкие, легкие, текут сквозь пальцы, словно темно-золотистый поток, отдающий слабую прохладу; капли дождя попадали ей на джинсы, протертые до голубизны на сгибах; тоска возникла в нем. И в самом деле дурак, что упустил в свое время Анну, не маялся бы так нынче, но в ту пору Алексей мало о ней думал. Отец гонял его по заводам с такой беспощадностью, что он порой и себя-то не помнил от усталости… Да, это было четыре года назад; вернувшись из очередной поездки — почти год он со своими ребятами сидел на «Азовстали», — он ей позвонил:

— Здравствуй, Аня, я вернулся.

— Ты вернулся? А я вышла замуж.

— И за кого же?

— Его фамилия — Суржиков.

— Господи! Ему же за шестьдесят.

— Я вышла замуж за его сына.

— Решила стать родственницей директору?

— Я сейчас положу трубку.

— Я не хотел тебя обидеть, извини.

— Ты меня обидел. Но не сейчас…

Он долго, очень долго ее не видел после того телефонного звонка, старался вытравить все из памяти: она вышла замуж, и у нее своя жизнь, в которую нельзя вмешиваться. Конечно, он виноват перед ней, но гордость и обида не позволили ему признать это, он просто решил вычеркнуть ее из своей жизни — и все, потому что был молод и заносчив. Эта девочка со строгими глазами и мягкими волосами должна была доказать свою преданность, она могла подождать, даже обязана была, и потому в городе на Азовском море он был с другой, оказавшейся примитивной стервой, умеющей преданно смотреть в глаза.

Пожалуй, в нем тогда больше бушевала не молодость, а гордыня, потому что перед ним, мальчишкой, ломали шапку седые люди: спаси, выручи, а он и в самом деле был редким мастером, он умел то, чего не знали даже некоторые из опытнейших специалистов, прошел тяжкую школу у отца… Это было почище, чем институт, да и ни один институт не сумеет дать всего, что нужно специалисту и что приобретается только своим опытом. Ему подавали к гостинице машину, молились на него как на бога, а такому все дозволено, такого обязаны ждать. Но оказалось: ни черта не обязана, плевать Анна хотела, какой он специалист, она увидела в нем низкопробного обидчика, насулившего златые горы, а потом предавшего ее; она не только узнала об этой его стерве, но и поговорила с ней и только тогда решилась на замужество… Когда он с Анной познакомился, она казалась совсем девочкой, хотя училась на третьем курсе; Алексей в то время заканчивал дипломный проект; он встретился с ней в одной шумной компании, где пели какие-то барды под гитару, вытащил ее из душной, провонявшей табаком комнаты, и они всю майскую ночь бродили по улицам… Что толку вспоминать, как они встретились, ведь было самое главное — они уже решили пожениться, а Алексей исчез почти на год… Разве после этого Анна не имела права поступать так, как хотела? Он не знал, что может быть так больно, когда женщина отвечает: «Ты вернулся? А я замуж вышла». Чтобы заглушить эту боль, он твердо решил: никогда не встречаться с ней; наверное, так бы и было, но четыре года назад его группу прикрепили к институту, где работала Анна. Правда, их сектор был на особом положении, он и директора-то Суржикова видел всего несколько раз, он и его ребята, так же, как и другие научно-инженерные группы, жили в институте своей отъединенной, замкнутой жизнью, мало с кем общаясь. Но Аню встречал и был спокоен, а может быть, ему только казалось, что он спокоен… Во всяком случае, когда узнал — она ушла от Суржикова-младшего, — много думал о ней, несколько раз звонил из Засолья. Первый раз это случилось неделю спустя после того, как они начали возню со станом; Алексей позвонил в Москву и, услышав сонный голос Ани, только тогда вспомнил о разнице во времени — в Засолье утро наступало раньше на два часа, чем в Москве.