Конные и пешие - [10]

Чем ближе подъезжал он тогда к нужной ему станции, тем беспокойнее становилось: он давно разуверился в том, что все задуманное или запланированное свершается. Директор завода — крупный человек, к нему, бывает, и на прием не так легко попасть, и, конечно же, Борька совсем не тот, что был в студенчестве, в его руках судьбы многих людей. Директор завода — это как генерал; Валдайский закончил войну майором, командовал полком совсем недолго, потому что прежнего командира полка убило шальным снарядом, а потом, уже в заключении, испытал на себе всю силу унижения человека, подчиненного исполнительской воле, его мог попирать каждый; правда, так было до тех пор, пока в нем не вызрел бунт и он понял, что и тут должен защищать свое достоинство. Он это понял, и борьба за себя была тяжелой. Но об этом вспоминать не хотелось…

От станции до города надо было ехать два часа одним автобусом, а потом другим — до завода.

Вышел на небольшой полукруглой площади, ему указали на трехэтажное здание управления; вахтер у входа спросил: «К кому?» Он ответил: «К директору», — тот заглянул в список, кивнул: иди на второй этаж.

Приемная была обширная, светлая, в ней сидели люди. Справа обитая дерматином дверь с табличкой: «Директор Б. И. Ханов», а слева дверь с другой табличкой: «Главный инженер И. Г. Сироткин». Пока Валдайский оглядывался, молодой человек в полувоенном костюме поднялся из-за письменного стола, спросил:

— Вы откуда, товарищ?

— Моя фамилия Валдайский, — ответил Петр Сергеевич, потому что ничего другого сказать о себе не мог.

Молодой человек приветливо улыбнулся, указал на вешалку:

— Вешайте свой плащ. Мешок можно сюда. — И нажал кнопку селектора: — Борис Иванович, Валдайский приехал.

Петр Сергеевич услышал в ответ веселый голос:

— Давай его…

Валдайский неторопливо одернул костюм, поправил галстук. «Значит, Борис Иванович», — повторил он про себя, потому что отчества Бориса не помнил, а может быть, и не знал никогда; все же нерешительно отворил двери, но тут же рассердился на свою робость и, быстро пройдя затемненный тамбур, вошел в кабинет.

Ханов встретил его почти у порога, а не сидя за столом; он был плотный, с крутым лбом в залысинах, на висках чуть засеребрились волосы, одет в серого цвета с синей искоркой костюм — таких Валдайский еще и не видывал. Быстрые глаза мгновенно оглядели фигуру Петра Сергеевича — он даже кожей ощутил этот проницательный взгляд.

— Ну, здравствуй, Петр, — протянул руку Ханов и тут же рассмеялся. — Ничего вымахал, лапу мне чуть не отдавил!

Только теперь Петр Сергеевич заметил: Ханов ему по плечо. Борис Иванович обернулся к человеку, который сидел за длинным покрытым зеленым сукном столом, скрестив руки на груди. У него было землисто-желтое лицо, печальные глаза, но он тоже улыбался.

— Вот, Илья Григорьевич, знакомься. Однокашник. Вместе по девкам бегали. — Ханов хохотнул.

Валдайский невольно усмехнулся: уж не на тот ли случай намекает Борис Иванович, который вспомнился ему в поезде?

Ханов прошел за массивный стол, указал рукой, чтобы Петр Сергеевич садился в кресло, и сразу же подобрался, сказал:

— Зачем Прасолова тревожил? Мог прямо ко мне.

Петр Сергеевич отмолчался; не объяснять же, что он Прасолова вовсе и не знает.

— Ну, о тебе я кое-что слышал, — сказал Борис Иванович, — знаю, что цехом командовал, конечно, как многие тогда, как военный командовал. И про войну знаю. Мне вот там не удалось побывать. Здесь, так сказать, победу ковали, сталь делали, ну, и еще другое… Завод у нас, Петр, тяжелый, скрывать не стану. Пообветшал, порасшатался, там — дыра, там — прореха. Денег нам особо не дают, на Украину основные фонды шли, чтобы заводы восстанавливать, на Урал. А мы вроде бы сбоку припека, хотя на курской руде работаем и много чего можем. Вот Илья Григорьевич тут свое здоровьишко порастряс. Прокатный цех у нас нелегкий. Однако задание получили — новые профили осваивать, потому этот цех у нас — точка горячая. Но строим новый, трудно, но строим. Знаю, дела ты своего забыть не мог. Пойдешь к начальнику цеха помощником по оборудованию, возни будет много. Да ты вроде мужик холостой, себя не очень жалеть станешь. Жилье тебе пока дадим в общежитии. Комнату отдельную. Через полгода в новом доме получишь квартиру, если, конечно, тут зацепишься. — Он нажал кнопку селектора. — Кадры? Сейчас зайдет к вам Валдайский Петр Сергеевич. Оформляйте, как я говорил. Да, и с бытом тоже. Все.

Когда он произносил слова в селектор, голос отвердел, стал напорист, и это от Петра Сергеевича не укрылось.

Валдайский поднялся, но Борис Иванович остался сидеть за столом, снова улыбнулся:

— Устроишься, приглядишься, тогда повидаемся. Порасскажем друг другу, что сможем.

Печальный взгляд молчаливого Ильи Григорьевича почему-то смущал, и Валдайский заспешил из кабинета.

В отделе кадров проторчал около часу, заполнял анкеты, потом ему выписали временный пропуск, дали ордер в общежитие. Опять ехал автобусом, сидел у окна, теперь уже внимательно вглядывался в улицы города; сначала объехали большой пруд, дождя не было, но вода казалась серой, местами плавали желтые листья; домишки замелькали невысокие: двух-трехэтажные, некоторые деревянные, кособокие — эти, наверное, простояли тут с дореволюционных времен, но несколько домов было и массивных, с колоннами, окрашенных в желтый цвет, таким же оказалось и общежитие.